Спасите наши души (СИ)

Мне многое рассказывали о моём отце. Не всегда это было приятно слышать, порой даже стыдно. Александр Пурлёнис женился поздно, в тридцать пять лет. До этого частенько выпивал, иногда дебоширил, дрался. В студенческие годы участвовал даже в антиправительственных демонстрациях. Он был каким-то неприкаянным, пока не встретил мою мать. Ей тогда было двадцать пять. К тому времени за отцом закрепилась репутация сомнительного и ненадёжного человека. Порядочные люди сторонились его. Маме же нравились неординарные личности, дерзкие балагуры. А отец как раз таким и был. Встречались они недолго. Поженились. Отец очень любил мать, носил её буквально на руках, заботился как о маленькой. Он очень изменился после женитьбы. Совсем бросил пить и стал домоседом. Эту заслугу приписывали его супруге. Возможно, действительно благодаря ей произошла такая поразительная перемена в моём отце. Он даже стал передовиком на заводе. Там, кстати, они и познакомились с моей матерью, когда она готовила репортаж о предприятии.

А потом родилась я.

Рассказывали, что Александр Пурлёнис был от счастья на седьмом небе. И кажется, счастлив больше, чем моя мать. Возился всегда со мной, купал, гулял, развлекал. Коллеги говорили ему, шутя, что он помешался на мне. Все разговоры, с чего бы они ни начинались, заканчивал­ись его фразой: "А мой Людок..." - и так далее. По выходным, когда мама была занята стиркой и уборкой, отец отправлялся с коляской на набережную. Здесь его и видели чаще всего.

Я росла любознательной, подвижной. Мне всегда было интересно то, чем занимался отец. Мы вместе ремонтировали велосипед, вместе ездили на рыбал­ку и за янтарём, вместе собирали яблоки и поливали помидоры в огороде.

А мама была журналисткой. Её частенько не бывало дома. Отец с этим, кажется, мирился. Однажды она уехала на Памир, и больше я никогда её не видела. Говор­ят, пропала без вести.

Отец несколько лет ждал её. Сильно тосковал. В те годы мы жили очень дружно. Теперь я вспоминаю это как сказку. Мы всегда и везде были вместе. Он многое мне рассказывал и объяснял. Когда было трудно в семье с деньгами, мы собирали пустые бутылки в парках, на берегу моря. Тайком, конечно, чтобы никто не застал нас за таким занятием. Нередко бывало, что мы на последние деньги ходили в кино, хотя до получки оставалось ещё около недели. Но мы никогда не голодали, отец всегда находил какой-нибудь дополнительный заработок. И тоже тайком, потому что за это лепили выговоры и лишали премий. Он не баловал меня покупками всяких красочных, но ненужных мелочей. Он никогда не наказывал меня. Отец разговаривал со мной, как со взрослой, и мне это нравилось. Он говорил мне: "Людочка, ты должна мне помочь. Я один не справлюсь". И мы с ним чуть ли не горы сворачивали. Отец рассказы­вал мне всякие истории, некоторые из них я до сих пор помню. В отпуск мы тоже ездили вдвоём. Пешком прошли Арбат, были в Зимнем дворце, бегали по сочинским морским камушкам и ловили медуз в Геленджикской бухте; поднимались, считая ступеньки, на ледовый стадион Медео в Алма-Ате; плавали на катере по Телецкому озеру на Алтае.

А потом что-то произошло. Я до сих пор не знаю, что именно и почему. И тётя Кристи с дядей Валдысом не знают или хранят какую-то тайну. Но однажды отец исчез, отвезя меня на каникулы к своей сестре. Исчез, не сказав ни слова и не попрощавшись. Дома о нём почти сразу перестали говорить, как будто его никогда здесь не было.

Я ждала отца долго. Просыпалась среди ночи, заслышав малейший шум в прихожей. Мне казалось, что сейчас распахнётся дверь в моей комнате, и он шепнёт: "Привет, Людок! Ты готова к путешествию?" Но это был всего лишь спаниель Арчи, перебиравший в прихожей наши башмаки. Если бы не Арчи, я, наверное, сошла бы с ума, ожидая возвращения отца...

Я возненавидела его за предательство. А именно это подсказывало мне моё детское сердце. И никто не пытался меня в этом разубедить...

Присев на скамейку, я достала письмо и стала читать его дальше. Было пасмурно. Над головой кружились чайки, прохаживались по берегу, кричали, плескались у воды и вновь взмывали в небо. Пирс выглядел пустынным.

"...до сих пор помню, как мы с тобой ловили лягушек в огороде, - писал отец. - Как ты смеялась, пытаясь подражать их прыжкам. Ты уже многое тогда понимала. Я думал, что ты меня понимала как взрослая. Но ошибся. Горько ошибся, оставив тебя у тёти Кристи..."

Ошибся? Неужели он не мог предугадать, что мне будет плохо без него? Как он посмел оставить меня одну и со спокойной совестью уехать устраивать жизнь? Тётя Кристи не обижала меня, но и не любила. А после всепоглощающего отцовского обожания, это воспринималось очень болезненно. Сколько слёз я тогда дарила ночами подушке, никто об этом не знал.