Спасите наши души (СИ)

– Он боится возвращения сталинских времен, – я сказал это как можно более безразличным тоном. – В принципе, это неудивительно, учитывая его биографию. Другое дело, что своими действиями он приближает тот момент, когда нам придется применить к нему меры социальной защиты... не те, что к его отцу, конечно, попроще, но для его семьи хрен редьки не слаще. К тому же его дочь тоже замечена в диссидентских делах.

– И зачем же ты это спрашивал? – угрюмо спросил полковник.

– Цель была та же самая – вывести его из равновесия, заставить ошибаться и раскрыться.

– Удалось?

– Частично. Правда, мне не очень понравилось то, что я услышал, – я закинул крючок и ждал хорошей поклевки.

– И что же ты услышал?

«Есть!»

– То, что моя теория о финансировании диссидентского движения из-за рубежа оказалась неправильной.

Теперь я заинтересовал Денисова по полной программе. Он убрал руки со стола и уже безо всяких экивоков уставился на меня широко открытыми глазами.

– Ты и об этом с ним говорил?! – с легкой угрозой спросил он.

– Это была основная цель беседы с моей стороны, – повинился я. – Дело в том, что заходить с эмигрантской прессы и изданных на Западе книг можно, но в какой-то момент нам всё равно потребуется информация изнутри этого сообщества. Насколько я знаю, с информаторами в их кругах у нас туго, поэтому самый простой способ – спросить напрямую у тех, кто может обладать соответствующей информацией.

«Мой» Орехов про наличие информаторов КГБ среди диссидентов ничего не знал, и я считал это отсутствием у него амбиций и стремления к расширению поля деятельности – ему вполне хватало общения с его артистами, и на большее он не претендовал. Но любой сотрудник органов должен иногда смотреть по сторонам, чтобы не пропустить что-то жирное и вкусное, что может помочь сделать карьеру в вертикальном направлении. Правда, в моём будущем это выражалось не так сильно, но здесь, насколько я успел разобраться, подобное перетягивание каната было чуть ли не официальным видом спорта внутри Конторы. Поэтому я рискнул выдать свои догадки и обрывки знаний за непреложный факт – и, кажется, попал в цель с первого выстрела.

Денисов посмурнел.

– А почему не взял разрешение на этот разговор? – спросил он. – Я бы его точно дал, а так, выходит, ты проявил самовольство.

Ага, «точно дал». А потом догнал бы и добавил. Знаем мы этих давальщиков, проходили не раз. Да и «присмотр» коллег от самой квартиры Якиров говорил о многом – то, что он был, я не сомневался, иначе откуда бы Денисов узнал, что я направляюсь в Контору? Думаю, если бы я после пельменной на Таганке решил поехать домой, мне бы ненавязчиво порекомендовали всё-таки посетить рабочее место – чтобы начальник не зря сидел в выходной день в своем кабинете и ждал какого-то подчинённого.

– Так времени не было, Юрий Владимирович, – покаялся я. – Когда ехал на адрес, даже не предполагал, что заведу этот разговор. Я ничего не знал о Петре Ионовиче, о его характере, о том, какое место занимает в диссидентской иерархии...

– И за время обыска ты всё это сумел выяснить, не сказав ни единого слова? – со скепсисом спросил Денисов.

– Так точно, – кивнул я. – Слова и не нужны – достаточно было посмотреть, как он держался, что говорил, на его жесты и эмоции. Так что в какой-то момент я понял – сейчас или никогда. Если бы я просто ушел, например, к вам за санкцией на этот разговор, то по возвращении, скорее всего, меня бы и на порог не пустили без постановления. А так ему и деваться было некуда, и внутренне он оказался готов к определенной откровенности.

– Ну ты... артист, – пробормотал Денисов и недовольно покрутил головой.

А я понял, что победил. За самовольство меня ругать не будут, правда, и за инициативность не похвалят. Разойдемся при своих.

Триумфа я, разумеется, не праздновал, а смотрел на начальника в меру подобострастно, с легким чувством вины в глазах. А ему мне было нечего предъявить – «проявлять храбрость, инициативу и находчивость» предписывалось не только воинским уставом Советской армии, но и внутренними должностными инструкциями КГБ.

– Хорошо, я понял... – пробурчал Денисов. – Тогда докладывай, почему ты решил, что ошибся с иностранным финансированием.

***

На моем маршруте от Таганки до Лубянки был узкий, но длинный переулок, который в советское время назвали нейтрально – улица Архипова. До установления и после упразднения СССР он носил более помпезное имя – Большой Спасоглинищевский, и тянулся параллельно проезду Серова между двумя выходами из станции метро «Китай-город». И где-то в середине этого переулка-улицы имелось примечательное желтоватое здание в стиле XIX века с массивными колоннами на входе – старинная хоральная синагога. [1]