Спаситель

Путники предположили было, что жителей похитили набежавшие степняки — уволокли в ясыри киргизы, но во втором от края дворе у разбитого курятника в золе стоял чумазый ребенок лет шести и глядел на них, будто на диковинных зверей.

Раздавшееся неподалеку хрюканье приободрило Савку.

— Что малой, тятька твой где? Хлеб привезли.

Прозвучало это жалко в таком бедном дворе — ни скотины, ни лабазов, ни огородов. Черная изба — будто мертвый сруб гаревый.

Ребенок молчал, продолжая беззастенчиво пялиться на путников.

Мужики посмотрели хмуро на безмолвную стену острога.

— Уж лучше свисты разбойные, чем тишь такая, — озвучил всеобщий страх Антон и нарвался на проклятия.

— Воротиться надобно. Большо повезет — тунгусов сыщем, обменяем на ножи, Макар выплавит в топоры.

— Твоя правда, — повеселели все.

— Дойдем уж вровень по слободке, и взад. Вассиан и сам не велел в острожек ходить, скверной мараться.

— Так и быть.

Дивясь нищете подострожной деревушки, путники все-таки встречали признаки жизни — то петух кукарекнет, то закричит кто-то пьяно в избе, то лошадь взоржит. У шестого двора послышались крики и даже смех. Добрались, ближе к стене у ручья неожиданно обнаружили вероятно всех жителей — на дворе теснилось мужиков восемь все тощие, с дикими глазами, босые почти все, кроме двоих в лаптях, рубахи — перелатанные, рваные. Окружали они избитого тунгуса, привязанного за шею к тыну. Тунгус казался уже неживой — глаза заплыли на окровавленном лице.

Дикие лица мужиков обернулись на четверку путников.

— Доброго дня, христиане! — поприветствовал их Савка.

Никто не ответил и не кивнул даже. Мужички в ответ смотрели молча, недобро. Один крестьянин с щучьим лицом, лишь задрал острый подбородок и прищурил глаз.

— Вы кто такие будете-то? — спросил он нахально.

— Пашенные мы с Урюпа, хлеба на продажу привезли.

Половина мужиков при этих словах усмехнулась, переглянулась, а остальные поглядели на ноги путников — у всех, включая немого на ногах были пусть и старые, но сапоги.

Все сверлили взглядами путников, телегу — неприятно, люди вроде и русские, а холодком веет.

— Опоздали мы на ярмарку? — с улыбкой пробасил Данила, незаметно отступая к телеге, где припрятана под мехой была дубинка.

— Да уж опоздали! — засмеялись мужики. — Да ничаво, у нас ярмарка вишь от пасхи до пасхи. Хошь степняка на хлеб обменяем? Добрый раб, а? Токмо чур сапоги впридачу. И лошадку! На ней теперь же не доедете в свой Урюп — киргизы по дорогам рыщут, а вы к запощению привычны али как… раскольщички?

— Сице сталось, православный православных у вас привечает? — Данила с трудом гасил ярость улыбкой.

— Кому православный, кому — веры изменщик.

— Хороши разговоры на краю земли. А повеселей песен у вас нет?

— Воротимся, — шепнул ему Антон, тронув за плечо.

— Амо же вы, православные? — закричал щучьелицый видя, как путники поворачивают вместе с телегой. — Обождите! Обменяем твой хлеб на вареную крапиву да на жареную саранчу!

— Молчите! — яростно шептал Антон сутулясь и напряженно двигая лопатками. — Пущай смеются, лишь бы уйти.

Смех и шутки, летевшие в спину вскоре действительно утихли, путники дошли уже до конца деревушки. Надвигался вечер. На душе немного полегчало — вроде бы страшное позади, но все же указание Вассиана осталось неисполненным.

— Что Вассиану скажем?

— Да так и скажем — едва ноги унесли.

— А бо можа испытывал нас Вассиан, а? А мы не дошли-то?

— Убо испытание — на плахи под топоры казацкие угодить?

— А большо и то!

— Скоморошничаешь да не весело!

— А я честно скажу, братья, — серьезно хмыкнул Савка, гладя лошадь, — ежель меня на угольях жечь начнут казаки, не верю еже хозяином своему языку останусь.

— Не болтай, Савка! Честно скажем Вассиану — в посаде мены нет. Народ о топорах и косах не ведает, травой-бурякой питается, на лягушек ватагами ходит. Да у них даже копалок нет! Сами видели.

Все повеселели.

— Дело говоришь!

— Поди сами живут грабежами. А с такими грешно дела ведать.

— Воистину прав Вассиан — сатанеет мир.

Тут из-за последнего дома на четверку выскочил низкорослый полуголый мужичонка с подбитым глазом.

— Куда же вы, люди добрые?

— Чего тебе? — строго спросил Антон.

— Да вы не обижайтесь на этих босяков бездельных! Хлеб нам надобен — обменяем на что хотите.

Путники остановились.

— Ты почем знаешь? Ты кто такой?

— Я Васька, сын Бармошки. Тута из переселенцев.

— Да не бреши, Васька, нешто есть у вас топоры да косы?

— И топоры и косы есть, новехонькие. И гвозди есть даже и лодки, если надобно.

— Откуда же тут?

— Да вы окраю слободу обошли. Вона там избы добрые, — мужичонка махнул рукой на запад, Климов двор, хочь бы, у него хозяйство большое, все есть. А хлеба нет. Мы казенного ждем, горемыки, да пожаров боимся.

И все же мужичонка не внушал доверия — оборванец какой-то.

— А тебе какой интерес, али ты с того двора?

— Не с того, — захихикал мужичок, — мне за добрый совет много не надо — ложки, али пирога кусок. А может хлебного имеете, ась?

— Не грешим.

— Вижу-вижу, — заулыбался мужичок, — да хочь полкопейки сыщется?