Спаситель

– И ты не согласен, что любовь к отцу может быть проклятием? – Юн не ответил, и Мадс продолжил: – Отец пришел сразу после того, как я позвонил полицейскому, а когда я ему рассказал, знаешь, что он сделал? Взял лыжную палку и избил меня. А бьет старый хрен по-прежнему больно. Ненависть придает силы, знаешь ли. Он сказал, если я хоть кому-нибудь проболтаюсь, втопчу в грязь репутацию семьи, он меня убьет. Так прямо и сказал. И знаешь… – Глаза Мадса вмиг наполнились слезами, горло перехватило. – Я все равно люблю его. И мне кажется, именно за это он так страшно меня ненавидит. За то, что я, единственный его сын, настолько слаб, что не способен ответить ему ненавистью.

Он со стуком поставил бутылку на пол, по комнате прокатилось эхо.

Юн сплел ладони.

– Теперь слушай меня. Полицейский, которому ты во всем признался, лежит в коме. И если ты поклянешься не преследовать меня и моих близких, я обещаю, что никогда ничего этого не выдам.

Мадс Гильструп словно бы и не слышал Юна, его взгляд скользил по экрану, где спиной к ним стояли новобрачные.

– Смотри, она как раз говорит «да». Я снова и снова прокручиваю этот эпизод. Потому что не могу понять. Она же поклялась. Она… – Он тряхнул головой. – Я думал, может, это заставит ее вновь полюбить меня, если я сумею совершить это… преступление, она увидит меня таким, каков я есть. Преступник должен быть смелым. Сильным. Мужчиной, верно? А не только… – Он шумно выдохнул носом и прямо-таки выплюнул: – Чьим-то сыном.

Юн встал:

– Мне пора.

Мадс Гильструп кивнул:

– У меня есть кое-что принадлежащее тебе. Назовем это… – он задумчиво прикусил губу, – прощальным подарком от Рагнхильд.

На обратном пути, сидя в вагончике Хольменколленской дороги, Юн смотрел на черную сумку, полученную от Мадса Гильструпа.

На улице холодище, те, кто рискнул выйти на воскресную прогулку, шли вздернув плечи и наклонив головы, закутанные в шапки и шарфы. Но Беата Лённ словно и не чувствовала холода, стоя на Якоб-Оллс-гате и нажимая кнопку домофона квартиры Михолечей. Она вообще ничего не чувствовала после недавнего известия из больницы.

«Самая большая проблема не сердце, – сказал врач. – Возникли неприятности с другими органами. В первую очередь с почками».

Госпожа Михолеч ждала на лестничной площадке и проводила Беату на кухню, где, теребя волосы, сидела ее дочь София. Госпожа Михолеч налила воды в кофейник, поставила на стол три чашки.

– Наверно, лучше бы нам с Софией поговорить с глазу на глаз, – сказала Беата.

– Она хочет при мне, – ответила мать. – Кофе будете?

– Нет, спасибо, мне надо в больницу. Я ненадолго.

– Ну, нет так нет. – Госпожа Михолеч вылила воду из кофейника.

Беата села напротив Софии. Попыталась поймать ее взгляд, устремленный на прядку волос.

– Ты уверена, что нам не стоит говорить наедине, София?

– А зачем? – спросила та вызывающим тоном, каким раздраженные подростки с поразительным успехом добиваются своего – раздражения собеседника.

– Это весьма и весьма личные вещи, София.

– Она же моя мама, дамочка!

– Ладно, – сказала Беата. – Ты делала аборт?

София оцепенела. Лицо исказила гримаса ярости и боли.

– Ты о чем? – коротко бросила она, но не сумела скрыть изумление в голосе.

– Кто отец? – продолжала Беата.

София по-прежнему расправляла несуществующие волоски. Госпожа Михолеч стояла открыв рот.

– Секс был добровольный? Или он тебя изнасиловал?

– Что вы такое говорите? Как вы смеете?! – воскликнула мать. – Она же совсем ребенок, а вы говорите так, будто она… шлюха.

– Ваша дочь была беременна, госпожа Михолеч. Я лишь хочу выяснить, не связано ли это с делом об убийстве, над которым мы работаем.

Нижняя челюсть у матери словно бы вывихнулась из суставов и совсем отвисла. Беата наклонилась к Софии:

– Это был Роберт Карлсен, София? Да?

Она видела, как губы у Софии задрожали.

Мать поднялась со стула.

– О чем она говорит, София? Скажи, что это неправда!

София уткнулась лицом в стол, закрыла руками голову.

– София! – воскликнула мать.

– Да, – сквозь слезы прошептала девушка. – Он. Роберт Карлсен. Я не думала… даже не предполагала, что он… такой.

Беата встала. София всхлипывала, а мать выглядела так, будто ее ударили. Сама Беата чувствовала лишь оцепенение.

– Убийцу Роберта Карлсена сегодня ночью обезвредили, – сказала она. – Отряд быстрого реагирования застрелил его на контейнерном складе. Он мертв. – Она ожидала реакции, но тщетно. – Я ухожу.

Никто ее не слышал, и она в одиночестве прошла к выходу.

Он стоял у окна, смотрел на волнистый белый ландшафт. Будто замерзшее молочное море. Тут и там на верхушках волн виднелись дома и красные сараи. А над всем этим висело низкое усталое солнце.

– They are not coming back[50], – сказал он. – Уехали. А может, их тут и не было? Может, ты врала?

– Они были здесь, – ответила Мартина, снимая с плиты кастрюлю. – Когда мы вошли, здесь было тепло, и ты сам видел следы в снегу. Наверно, что-то произошло. Садись, все готово.