Спаситель и сын. Сезон 2

– Нормально. – Элла глубоко вздохнула и наклонила голову, словно собиралась нырнуть. И нырнула. – Я в новом классе. Мало кого знаю. Там есть мальчик, зовут Джимми, ботан в толстых очках, с прыщами и скобками на зубах. Я не издеваюсь, так оно и есть. Короче, он весь в компьютерных играх. Играет в Call of Duty[2]. Я тоже в нее играю. Мы немного поговорили, и он попросился ко мне в друзья. В Фейсбуке, я имею в виду.

Джимми стал тридцать вторым другом Эллы. Потом он спросил, не хочет ли она с ним встречаться, в ЛС.

– Встречаться в ЛС?

– Да нет, он спросил в ЛС, не хочу ли я с ним встречаться. ЛС – это личка, личные сообщения Фейсбука.

Элла старательно выговаривала каждое слово, словно имела дело с глухим или умственно отсталым. В общем, со взрослым. Спаситель посмеивался про себя, но вида не подавал.

– А ты? Согласилась?

– Я?! – воскликнула Элла, широко раскрывая глаза. – Я не хочу с ним встречаться! Я вообще не хочу встречаться с мальчишками! Мне это неинтересно! Ариэль встречается с Эли, Людивин ходит с Тео. А он ей, представляете, едва до плеча достает! Ой, я сейчас расскажу вам смешную историю! На уроке естествознания учительница решила, что мальчишки слишком много болтают, и рассадила всех парами: мальчика с девочкой, чтобы болтали поменьше. Меня посадила с Сэмми.

– И Сэмми тоже предложил тебе встречаться? – высказал предположение Спаситель, не сомневаясь в привлекательности Эллы.

– Ага, как же! – фыркнула Элла. – Сэмми – это Саманта, она девочка. Учительница приняла меня за мальчика!

– А ты вот так и одеваешься, когда ходишь в школу?

– Не совсем. Это я…

Ответ повис в воздухе, и лицо девочки порозовело, словно роза раскрыла лепестки. Спаситель понял, что переодевание в мальчика предназначено для него одного.

– И вот что еще я хотела вам рассказать. На латыни я познакомилась с девочкой из параллельного класса «Б» – у нас с ними совместный урок. Вы ее знаете, с Алисой Рошто.

Спаситель пробормотал привычное «так-так-так», давая себе время подумать, стоит ли подтверждать, что он знает Алису, дочку Луизы Рошто, молодой женщины, с которой они собирались в скором времени начать совместную жизнь.

– Вы же друг ее мамы, – настаивала Элла.

– Не перешагивай границу ЛЖ.

– ЛЖ?

– Личной жизни.

Это было напоминание: здесь они занимаются психотерапией, лечением, их беседы вовсе не дружеская болтовня о чем попало. Элла немного обиделась, насупилась, но все-таки вскоре заговорила:

– В любом случае мне эта девочка не понравилась. Мне никто не нравится из тех, кто занимается латынью. Они смеются над учительницей у нее за спиной.

– Если я правильно запомнил, это та самая учительница, которая в прошлом году наводила на тебя ужас.

Элла однажды во время урока латыни чуть в обморок не упала от страха. Из-за таких истерических реакций школьная медсестра и заподозрила у нее школьную фобию.

– А теперь я обожаю мадам Нозьер, – восторженно объявила Элла.

– Так зовут вашу латинистку?

– Да. Она замечательная. Она так рассказывает про Древний Рим! А когда говорила про смерть Цицерона, я даже заплакала, ведь ему отрубили правую руку и голову! А девчонки надо мной смеялись. Кое-кто с тех пор меня дразнит, называют «Не ква».

– Почему «Не ква»?

– Шутка такая. Из-за хита «Цицерон не квадрат»[3]. Иду, а они шипят у меня за спиной: «Не ква, Не ква». Они подлые.

Элла передернула плечами, отряхиваясь от девчоночьей подлости. Лицо у нее стало грустным. Начавшийся учебный год сулил ей мало хорошего. Но в следующую минуту она расцвела улыбкой: детская переменчивость настроений ее еще не покинула.

– Я хотела показать вам свой роман!

– Тот, что читала в приемной?

– Нет, я читала «Франсуа-найденыша», которого вы мне подарили. Помните, да? Вы мне сказали, что, когда были подростком, любили эту книгу, а ребята смеялись и говорили, что у вас девчоночьи вкусы. – Элла помолчала и выпустила заготовленную стрелу. – Это вы говорили не о личной жизни, нет?

– О личной. Но как психолог я небезгрешен.

– Что это значит?

– Это значит, что я могу ошибаться. И ошибаюсь. Так что извини меня, пожалуйста.

Сердце у Эллы подпрыгнуло. Ее психолог был не только самым красивым на Земле чернокожим, он был еще и самым симпатичным на Земле взрослым (ex aequo[4], как мадам Нозьер). Пока они говорили, Элла все рылась у себя в рюкзаке и, наконец, извлекла из него потрепанную тетрадь. В летние каникулы она начала писать роман и написала уже тридцать страниц.

– И что дальше будет, у меня тоже полно идей.

Элла протянула тетрадь Спасителю, и он прочитал на обложке: «Незнам. Роман Эллиота Кюипенса».

– Можно посмотреть?

– Я вам его оставлю, специально для вас принесла. Не обращайте внимания на ошибки. Конечно, чувствуется влияние «Франсуа-найденыша», но я ничего не списывала.

Спаситель всеми силами сохранял бесстрастное выражение лица, а сам таял от умиления: как же девчушка старалась! Писала красиво, разборчиво, главу за главой. На тридцати страницах их получилось целых двенадцать.

– Я не могу оставить у себя твой роман, – сказал Спаситель, возвращая Элле тетрадь.

– Личная жизнь, – обреченно поставила диагноз девочка.