Спаситель мира

Ленин вернулся в кабинет и, утопив усталое тело в кожу кресела, прикрыл глаза рукой.

«Сейчас главное власть, власть и опять власть, а власть — это сила и деньги. Может быть, в первую очередь — деньги», — размышлял он. Деньги у него были. Из подвалов Лубянки в Кремль один за другим шли грузовики с конфискованным золотом.

Но тогда как объяснить гнусный провал в Берлине?! Такой момент упущен!

Тупоголовые немцы, которые, казалось, так легко поддаются на удочку с ерундовой наживкой, вдруг все испортили.

Троцкий появился первым. Небритые щеки наркома обороны и землистого цвета лицо выдавали его хроническую усталость. Пожимая руку Льву Давидовичу, Ленин про себя решил, что Троцкого на плаву только и держит наркотик власти. Не кокаин или кофеин, а сладкое чувство власти и славы. Троцкий обожает свою популярность и, как артист, купается в ней.

— Пока мы одни, скажите, Лева, что на фронтах? Устоим? — спросил Владимир Ильич, снова погружая себя в кресло.

— Устоим, — сбрасывая кожанку, ответил нарком обороны.

— Никто же не поможет… — вздохнул Владимир Ильич.

— Почему никто? Голод поможет, — возразил Троцкий.

— Бегут с голодухи из деревень в Красную армию? — прищурился вождь.

— Больше некуда, — подмигнул Лев Давидович. Чичерин и Дзержинский вошли вместе.

— Поужинаем, товарищи? Или сразу к делу? — поинтересовался хозяин кремлевского кабинета.

— Недурно бы совместить, Владимир Ильич, — улыбнулся Георгий Васильевич.

Ленин позвонил и попросил вошедшего красноармейца подать ужин.

— Ну, пока несут, объясните мне, господа хорошие, как мы проспали посольство в Берлине? — Голос вождя стал жестким и злым.

— Поспешили, — виновато созналсй Чичерин.

— Поспешили, говорите? Это вам не мятеж в Твери, это Германия, ее прокакать — непозволительная роскошь! — с еще большим раздражением выпалил председатель Совнаркома.

— И я очень огорчен, товарищи, — заговорил Троцкий. — Вы знаете мою точку зрения. Революция должна вползать в Европу. Упустим время — погубим дело. Через год, минимум два Европа и Азия должны покраснеть, иначе нам не видать мировой революции! — Он любил говорить с пафосом, не важно, беседуя с соратниками в кабинете или ораторствуя перед толпой.

— Оставьте ваш тон, Лев Давидович! — поморщился Дзержинский. — Не вы один воюете. Тут все свои, и вы не на площади.

Троцкий побагровел: — Мои победы позволяют вам тут дипломатничать. Я с лапотниками воюю против профессионально обученных офицеров, а вы изволите меня затыкать.

— Успокойтесь, Лев, все тут знают вам цену, — примирительно заметил Владимир Ильич и подумал: «А ведь он уверен, что скоро займет кремлевский кабинет вождя».

Соратники молчали. Троцкий обиженно сопел. Выручил красноармеец, поставивший поднос с закусками на письменный стол. Завидев икорку, розоватые ломтики семги и желтое крестьянское масло, пастыри пролетарских масс смягчились. Ленин не так давно отужинал с Надеждой Константиновной, и, пока его гости насыщались, приступил к делу:

— Наше посольство в Берлине разгромили, потому что мы зазнались и вообразили: можем одной левой вооружить немецких товарищей. Посылать бомбы и пулеметы дипломатической почтой долго нельзя.

— Плюс ценности и партийную литературу, — прожевывая бутерброд, дополнил Чичерин.

— Какая разница! Если в посольство идет конвейер ящиков, надо быть совсем дураками, чтобы не заподозрить неладное. Немец тугодум, но не тупица. А вы, Георгий Васильевич, приняли его за туземца. Вот немец вас и раскусил. Что будем делать?

Вожди прекратили жевать. В кабинете установилась тишина. Не дождавшись реакции, Ленин ответил сам:

— Будем пробовать через нейтральные страны. Кто у нас в Швейцарии?

Вдалеке, в темных московских улицах, послышалась ружейная пальба.

— Ваши работают? — кивнул он Дзержинскому.

— Работают. Работы хватает, — ответил председатель ВЧК.

— Это хорошо, — согласился Ленин.

— В Швейцарии у нас Боровский, — покончив с бутербродом, вспомнил Чичерин.

Ленин задумался. Правое веко его нервно подернулось.

— Деятелен, но без полета. Воровским надо руководить. Не напорол бы там всяческой чепухи.

— Вацлав опытный подпольщик, — заступился Чичерин.

— Сейчас там нужен не опыт-талант,:

— покачал головой Владимир Ильич.

— С талантом Воровского я не знаком, — согласился наркоминдел. — И должен признаться, что один промах он уже совершил. Предложил Стерну организовать выставку в Берлине, а тот испугался…

— Стерн, Стерн, Стерн… — задумчиво проговорил Ленин. — На черта нам его выставка?

— Хотели в ящики с картинами напихать бриллиантов для немецких товарищей, но художник отказался, — пояснил дипломат.

— Стерн капризничает? Он что, уехал богачом? Кто он? Художник, чиновник или рантье? — привычно сощурился вождь пролетариата.

— Помещик и чиновник. Большого капитала никогда не имел. Родовую усадьбу в Ижорах в чемодане не увезешь. Жил на зарплату председателя «Общества поощрения искусств и изящной словесности». Зарплата приличная, но накоплений у него не осталось, — со знанием дела сообщил Чичерин.

— Так завербуйте его, Феликс Эдмундович! Пусть поработает нашим агентом.