Спаситель мира

Объяснения Голландца подняли невидимый занавес, и Ершу открылась истинная суть мира. Он вспомнил платформу, хвост поезда, график роста температуры. Без Черепа и Кости он мог не услышать зов. Он считал их врагами, побежал к желтому краю платформы, как следует пнул двери, и они открылись. Разве это был не знак? Сев в поезд, он тут же стал возвеличенным, благословленным, освященным. Он скользнул в туннель, как штепсель в розетку, и туннель отдал ему все.

– Температура не повышается. Больше не повышается, – объявил Ёрш и показал на живот. – Там ничего нет! Я занимался сексом.

– Ты занимался сексом? – удивленно переспросил Голландец.

– Да, – кивнул Ёрш. – Зов велел освободить то, что живет внутри меня. Он назвал это особым пожертвованием. Я принес жертву сегодня утром. Внутри меня жил мир, а я жил внутри…

– Господи Иисусе! – воскликнул Голландец и запрокинул голову. – Малыш, кого интересует, что живет внутри тебя?

С рельсов донесся жалобный плач – или гневный вопль. Когда поезд проезжал Восемьдесят шестую улицу, Ёрш сжал один кулак, когда Семьдесят седьмую – сразу оба.

– Говори правду! – потребовал Ёрш. – Ты ведь врешь! – Голос звучал не громче жалобного плача рельсов, но слова с отчаянной решимостью рвались из горла. – Говори правду, Голландец! Когда я сидел в обгоревшей машине с проколотыми колесами, мимо прошла женщина. Она сказала, что в баке кончился бензин, и он действительно кончился. Она назвала меня песиком и привела в пятиугольную комнату.

– Этого недостаточно! – объявил Голландец, едва шевеля губами. – Недостаточно! – Самое обычное слово прозвучало как приговор, как колокольный звон в мертвом воздухе.

– Нет, достаточно, – осторожно возразил Ёрш. – Я переспал с ней, а потом… потом, когда очнулся, на улице было холодно.

– Сейчас шесть часов утра, – не открывая рта, напомнил Голландец. – Уильям, ты ничего не остановил.

– Я и не хотел ничего останавливать! – крикнул Ёрш. – Только игры с температурой. Не хотел, чтобы вокруг теплело, и гибели мира тоже не хотел!

– Процесс необратим, – проговорил Голландец, резко опустил голову, и его лицо смягчилось и погрустнело. – Это очень неприятно.

– Да, неприятно, – кивнул Ёрш и судорожно глотнул, – даже мучительно. Но возможно…

– Нет, невозможно, – перебил Голландец. – Однажды твое тело это поймет, и ты умрешь.

Голландец начал съеживаться. Он становился все меньше и меньше, потом лег на бок и замурлыкал себе под нос. «Он умирает или просто засыпает?» – гадал Ёрш. Поезд подкатил к Сорок второй улице, прозвучало ля-до, но в вагон никто не сел.

– Это неправда! – твердо сказал Ёрш. – Я не согласен!

Поезд судорожно дернулся вперед, и рельсы шестого маршрута поцеловались с рельсами экспресса. Жалобный плач растекся по салону, как туман или краска, или начальный аккорд оперы. Ёрш шагнул к дверям, взглянул на рельсы и увидел между ними сверкающую ленту реки, название которой давным-давно забыл. Мимо пронесся экспресс, у каждого окна сидели пассажиры, и ни один из них не умирал. «Я не согласен! – беззвучно повторил Ёрш. – Это вполне возможно!» Впервые с тех пор, как мир не погиб, он подумал о доме Виолет и поездах, которые его туда доставят.

– Это вполне возможно, – пробормотал Ёрш. – На Бликер-стрит пересяду на маршрут F. – Он наклонился сообщить об этом Голландцу, но тот уже съежился до размеров квитанции. Поезд без остановки промчался мимо Двадцать третьей улицы. На платформе люди закатывали глаза, дрожали и гримасничали. Они кричали, смеялись и скидывали одежду.

Голландец вышел на Юнион-сквер, точнее, скользнул на пол, оглянулся и мышью шмыгнул к дверям. «Он не умер, – подумал Ёрш, – не умер, и это вполне возможно». Он сел на скамью и, повернувшись к окну, посмотрел вслед Голландцу. Жалобный плач стих, и в сердце Ерша затеплилась надежда. Толпа на платформе немного удивила, но он напомнил себе, что уже шесть часов. Шесть часов… Скоро должна проснуться Виолет, если, конечно, он не ошибается в подсчетах и если она не умерла. Или она вообще не ложилась… Ёрш представил, как Виолет суетится на кухоньке, пассируя лук и чеснок. Волосы стоят дыбом, лицо белее мела, но тут ничего страшного нет: по утрам она всегда бледная.

– На Фултон-стрит пересяду на маршрут С, который идет из центра, и проеду шесть станций, – вслух проговорил Ёрш. – Вот и все, ничего невозможного.