Спаситель (СИ)

Ехали впятером, но на двух телегах. С ним Потеха – долговязый из спящих приближенных Вассиана. Завадский понаблюдал за ним, и раскусил как флегматика. Немногословнее его только великан Филин, который выше был даже Завадского, то есть по меркам семнадцатого века считался гигантом. Выше на Руси был, наверное, только тот, кто сейчас рубил головы стрельцам в селе Преображенском за тысячи верст отсюда.

Филин был верным человеком Вассиана, но Завадский не видел в нем хитрости, горячечности и амбиций. А подкупали в нем незлобивость и простота, которые часто встречаются в крупных сильных людях и хороших бойцах.

Антон и Данила – верные уже спутники Завадского в каждой поездке, и не было сомнений, что выбор они уже сделали, хотя Данилу как крепкого парня Вассиан прибрал в активный круг близких, но он все же был слишком сообразительным чтобы поддаться плену старческого словоблудия. Молодежь подкупать надо жизнью, она ее любит, а не «спасением». В этом Завадский был уже наполовину спокоен. И все же этот чертов долгий путь в двое суток, который в двадцать первом веке занял бы минут сорок, выводил его из себя. Полжизни в России – дорога.

Завадский захлопнул крышку часов, облокотился о мешок. – Пятнадцатая седмица. День в запасе. День в за-па-се...

Миновали березовую рощу, задул ветер. Завадский повернулся набок, скрестил на груди руки, отяжелевшая голова легла на мешок. Перед глазами проплывали деревца и кустарники чахлого перелеска. Как же медленно… Почти пешком. Завадский зевнул и вдруг увидел между деревьями невысокую фигурку. Сначала подумал было – зверь, но поднимать голову было лень. Фигурка не двигалась. Он напряг зрение, присмотрелся и увидел, что это карлик, но довольно странный – с огромной, величиною почти с туловище треугольной головой и длинными тоненькими ручками до колен. Человек ли это? Быть может, статуя божка местных аборигенов? Телега как бы огибала его по окружности с полусотметровым радиусом. «Статуя» вдруг засеменила в направлении телеги. Двигался карлик столь стремительно и при этом неестественно – будто фанерная ростовая мишень на стрельбище, что выглядело это жутковато. Тут уже надо было поднимать голову, но она перестала подчиняться. Карлик был уже вблизи, и Завадский увидел, что семенит он по траве, быстро-быстро переставляя свои маленькие ножки в крохотных ботиночках с пряжками. Его треугольная голова будто солнце в час великого апокалипсиса, заслонила собою все – страшная, коричневая с желтыми скошенными к носу глазами. Существо парило перед телегой. Завадский до смерти перепугался, открыл рот и закричал что было сил, но крик сожрала глухая, плотная и душная тишина. Он просто открывал рот, как рыба. Космическая тишина царила кругом на долгие бесконечные миллиарды километров и лет. Карлик протянул руку, устремив двадцатисантиметровый палец к лицу Завадского и в это мгновение шум ворвался в пространство, как вода из разрушенной дамбы.

Позади спорили Антон с Данилой, телега громыхала на кочках, пофыркивала лошадь. Никакой духоты, вакуумной тишины, никакого карлика…

Ветер гонял над полем первые осенние листочки.

Сон… Кошмар. Завадский вытер рукавом пот с лица.

– У паперти живучи слеп? Кто солому волок и дрова Вассиану? Не ты разве? – укорял Данилу Антон.

– На клырос да на покрытки!

– Зело глуп ты, Данило, яко дятел пестрый!

– Аз тебя пристегну! – Данила схватил плеть, соскочил с телеги, побежал на Антона, который любил ходить пешком.

– А поспешествует ли?

– Ну! – крикнул Завадский. – Уймитесь!

Данила обернулся, бросился к Завадскому. В глазах стояли слезы и виденное однажды – страх.

– Правда ли, брат Филипп?

– Что?

– Понеделью Вассиан соберет всех на огнеопальное причастие?

Завадский спрыгнул с телеги, посмотрел в спину едущему на первой Потехе – одному ему он не доверял.

– Ни кричи.

– Сказывай! – Данила схватил Завадского за рукав шелковой рубахи.

Завадский показал часы на цепочке.

– Мы успеем.

Данила замотал головой, перекрестился и оглядев всех бешеными глазами развернулся, собрался было бежать, но Завадский ухватил его за рубаху и будто по сигналу подскочил Антон.

– Пусти! – зарычал Данила, являя недюжинную силу.

– Говорю же – успеем! – прошипел ему в ухо Филипп.

– А ты о том ведал!

– И потому торопил тебя.

– Пустите, Христа ради!

– Куда ты собрался, Данила? Что задумал?

– Вернусь в скиты, челом бить буду пред владыкой! В ноги упаду.

– Вассиан задурманит тебе голову. Опутает лживыми речами. Да обвинит в ереси, что ты будто черт, который боится «причастия». Не хватало ему смутьянов.

– Правду Филипп сказывает. – Подтвердил Антон.

– Внегда сбегу! – Не унимался Данила. – Феодору и дите сымаю и в лесах спрячумси!

– Кто же тебя отпустит? – тихо сказал Филипп, обнимая Данилу одной рукой. – Как только ты вернешься в общину – навлечешь вопросы: почему вернулся, почему один. А псы Вассиана, завидев, что ты с семьей куда-то намылился, схватят тебя и доставят старику.

– Убо же делать, братцы?

Завадский поманил Антона и что-то зашептал обоим.

Обернувшийся с телеги Филин услышал только первую фразу:

– Перво-наперво добраться надо до острога…