Спаситель (СИ)

– И настоящий спаситель прежде сам пошел на смерть.

Истома растерянно посмотрел в сторону. Оборотная сторона его выразительного лица – почти детская искренность в отображении всех эмоций.

– Что, ты уже чувствуешь его? – усмехнулся Завадский. – Вбил поди себе в голову, что снизошла какая-то благодать от него? Не обманывай себя: ты сможешь разворотить многое, если тебе хватит ума, но если ты уже боишься – ты обречен.

– И как не бояться?

– Я говорил тебе.

– Ложь!

– Не я даю себе имена.

***

Карамацкий был пьян одним из самых зловещих своих видов опьянения, при котором он выглядел абсолютно трезвым, а хмель становился ядерным топливом его неисчерпаемой ярости, готовой выплеснуться в самый неожиданный момент. Он сидел за столом, подперев кулаком подбородок, наливаясь тяжкими паранойяльными думами. Думалось помимо прочего ему о том, как хорошо было бы выкопать труп Бутакова, и рубить его топором или мотыгой, а после сжечь его останки под произнесенную архимандритом Варлаамом анафему. Но еще более хотелось ему рвать воеводу, он собственными руками разорвал бы его мерзкую рожу, но увы: прощаться с воеводой – прощаться с разрядом. Разрядных воевод назначает царь и смерть Дурново, даже случайная или по причине болезни означала прибытие в острог нового воеводы, который вряд ли окажется таким же трусливым и мягкотелым, как Дурново, позволявшим вертеть собою словно куклой, да к тому же без нового полковника. Хотя кукла-то куклой, а поди ж ты, чего устроила! Не доглядел, Осип Тимофеевич! Ну ничего, зажмет он теперь эту паскуду в ежовых рукавицах, запрет в коморе, чтобы только под нужными фигурами закорючки ставила. Да и в монастыре пора бы порядок навести, распоясались там вольнодумцы да советчики, прикрываясь служением господнем. Небось тот старый полоскун Варлаам и науськал воеводу. Ох, дел сколько! А монастырь зело богат – пашенных земель и крестьян вровень с разрядными, к этому ружа, денежное и хлебное содержание, да крупнейший рыбный промысел в Сибири. Весь разряд рыбой кормят, в Тобольск продают. Хороши чернецы! Пора бы и на сию кормушку своего человека усадить.

Карамацкий посмотрел на племянника, которого последнее время решил учить жизни. Можа ему поручить? Всяко лучше просьбы его о месте Скороходова. Столь открытое кумовство подлинной власти только бы навредило, а тут – простор. Да и Варлаама прижать – дело несложное, как раз для Степана.

Все эти обрывочные, незавершенные думы перескакивались с осколками желаний, фрагментами приятных воспоминаний о расправах, новыми заботами об отложенных прежде делах вроде полыхающих вокруг Томска бунтах и отсутствия вестей от Пафнутия. Мысленный круговорот прервал слуга, доложивший о прибытии Артемьева.

Карамацкий встал, ко всеобщему удивлению молча обнял вошедшего бульдожьелицего своего заместителя, затем также молча до краев наполнил серебряную чарку хлебного и протянул ему.

Артемьев залпом осушил поданную Карамацким чарку, браво крякнул, отер усы тыльной стороной ладони и стал докладывать о розыскных делах и проведенных дознаниях. Было схвачено уже пару десятков бунтовщиков, но сведения которые давали они на пытках и даже на очных ставках рисовали довольно странную общую картину. Один бунтовщик указывал зачинщиком какого-то мелкого целовальника из Ондатрова, другой простого холопа или казака, третий божился, что зачинщик – десятник Маковского острога из сотни есаула Копыто и все названные руководили мелкими отрядами, будто сами по себе, и восстания те происходили стихийно.

– Обаче не верую я в это, Осип Тимофеевич, – высказал по окончании доклада свое мнение Артемьев, – кто-то стоит за ними, и смутьян овый не такожде прост.

– А елико Бутаков со Скороходовым и заварили, коль промеж них даже казаки имеются, а топервы вдосталь по привычке, учуяли слабую руку? Ин как бы ни то было, прежде надо дать понять людям, еже нужа в разряде по-прежнему сильна. Казни на площадях всех бунтарей, дабы все видели еже буде с коегаждым, овый смеет мутить воду. Ныне нам много надо справити. Ничего, Олег Павлинович, разберем со всеми.

Артемьев кивнул.

Карамацкий тем временем поглядел в сторону и грозно улыбнулся.

– Нет, ин боло [ведь] кто мог подумати. Скороходов! Дозде [до сих пор] в голове не складучися! – воскликнул он, хлопнув по колену.

Захмелевший от полной чарки Артемьев подошел к сидевшему боком у стола Карамацкому, произнес ласково-уважительно:

– Брось ты кручиниться да терзать себя, Осип Тимофеевич, иже он убо присно на тебя смотрел косо. Поди и сплетни распускал за твоею спиною, себе годные.

Карамацкий поднял на Артемьева взгляд, умасленный сиюминутным порывом любви к собутыльнику. Тут впервые заметно стало, что он пьян – голова Карамацкого слегка покачивалась, глаза будто плавали в пространстве.

– Задним-то умом все сильны, ин яко же мы братец овую гадюку проглядели? Ума не приложу!

– Яко же проглядели? Да ежели б не твои караулы, Осип, на дорогах, кто бы мог уразуметь, еже за всем стоит воевода?