Спаситель (СИ)

Завадского намертво схватили за плечи с обеих сторон. Сильными ударами по ногам опустили на колени.

Полковник между тем оглядел его.

Филипп спокойно небесными своими глазами смотрел в ответ.

– Мы единаче [еще] с тобою зело близко познакомимся, обаче покамест спрошу тебя – яко тебе сие в голову-то пришло? – Карамацкий даже хохотнул от удивления и развел руками. – Ты! Ин кто бы ни был – расколщик, погань али разбойник, но как… еже бо решился ты належать на меня? На меня?!

– Да паче удумал остолбень еже аз продам Осипа Тимофеевича?! – неожиданно подлил масла в огонь воевода, правда несколько неестественно визгливым голосом. – Да ради тебя? Голи безродной?!

Карамацкий поднял руку, останавливая раздухарившегося воеводу.

Завадский медленно опустил голову, осмотрел край персидского ковра перед собой, будто заинтересовался вдруг его рисунком.

– Я знаю, – сказал он медленно поднимая взгляд на Карамацкого, – в это поверить трудно, но у тебя еще есть шанс на спасение.

Карамацкий наклонился к Филиппу, заглянул ему в лицо и звонко хлопнув в ладоши оглушительно захохотал.

– А ведь лепо! Убо годе!

Кроме Карамацкого никто не смеялся, только стоявший в углу Степан Ардоньев плотоядно улыбался гордясь своим дядей и питаясь страхом, который тот распространял вокруг себя.

Отсмеявшись, Карамацкий не стер со своего лица улыбки, но заговорил уже теперь спокойно.

– Ведаешь ли зане же овогда грязи худородной торгати во главу пустую еже он Богом поцелованный, нешто навроде царя нового, яко Стенька или можа сымать неположенное су грязной шуиецей своею? Во-ся от таких поползновений и наздан Богом я еже бо их уды нечистые отсекать. – Карамацкий не оборачиваясь указал рукой в окно. – Овые почитают меня антихристом, они не разумеют зане же иные погибаюти, а я нетленен, ибо не я волен, но воля Господа во мне, бо аз длань его и во их спасение сице дан мне дар чуять людские похоти. Разумеешь, посем ты ниц предо мною и отныне до нескорого конца своего примешь мучения лютые?

Завадский изогнул бровь в попытке осмыслить сказанное, но почти ничего не понял. Лежавший на полу Савка готов был уже расплакаться.

Карамацкий полностью овладевшей тишиной в коморе, снова оттенил ее своей вкрадчивой речью.

– Ты поведаешь иде люди твою прячуси все до единого, иде скиты твои и ведай – никто из них не изгибати смертию легкой. Еже приготовил аз для тебе – непреоборимо. Наперво ты узришь страдания братца своего, – сказал Карамацкий, – мои люди не позволят тебе отворотить главы, отвести очи и прикрыти ухи от ево мучений и жалобных стонов.

Савка впился взглядом в Филиппа, и только его спокойный вид позволял ему держать себя в руках.

– Посем, – продолжил Карамацкий, – мы познакомимся с тобою зело близко. Поверь, нигде сице годе не узнается человек, яко на доброй пытке.

Завадский надул щеки и выдохнул.

– Ты всегда так много болтаешь?

Карамацкий широко улыбнулся. Такую же улыбку отразил Степан Ардоньев в углу.

– Добре. – Произнес полковник, жестом указав поднять Завадского на ноги. – Покажем гостю наше лобное место. Ты тоже ступай! – Карамацкий указал на белого как мел воеводу.

Иван Иванович слабо запротестовал, но ничего не добился – Карамацкий так на него посмотрел, что воевода покорно пошел вместе с ними.

Завадского и Савку вывели на улицу. Солнце отраженное в неистовой снежной белизне слепило до рези в глазах, нещадный мороз забирался под одежду. Раздражающе громко каркало невесть откуда взявшееся воронье. Пленников повели вдоль фасада собранных из клетей к черному северо-западному углу – там за избой маячило что-то страшное. Завадский не разглядел, но у Савки подкосились ноги, однако он устоял и после толчка шел сам.

– Ныне и присно… – Произнес Филипп тихо.

Несколько казаков и рындарей посмотрели на него.

– Услышьте глас в сердце своем…

– Обожди молитвы приклякивать, – ухмыльнулся Карамацкий, шедший впереди с воеводой, – равно не поможет.

– Узрите волю его…

– А ну заткни рыло!

– Бросьте мечи и ружья…

Карамацкий остановился, развернулся, но в это время воевода ткнул его в плечо – у ворот происходило что-то странное, но полковник уже и сам понял – оттуда раздался пронзительный крик.

– И назовитесь братьями…

У главных острожных ворот трое казаков рубили саблями Мурлова, который корчился на земле и нещадно орал.

– Скажите: я брат тебе и вот меч мой у ног твоих…

– Осип Тимофеевич! Гляди! – крикнул вдруг один из рындарей, указав на северо-восточную башню – там со ступеней тарасы спускались дозорные казаки.

Карамацкий посмотрел на другие башни и увидел, что отовсюду сходят караульные казаки и стрельцы и вместе с ними прыгают с мостов работные люди сжимая в руках топоры и сабли.

– Ибо отныне и до скончания дня сего…

В церкви Спаса распахнулась дверь главного входа, из нее уверенной походкой вышел Филофей, за которым следовали монахи, вооруженные саблями. Двое монахов шли с пищалями, а один даже с двумя пистолями.

– …выживут лишь братья мои.