Спаситель

— Камера установлена в коридоре, ведущем на парковку, — сказал один из охранников.

— Спасибо. Дальше я один, — сказал Харри.

— Погодите, — возразил охранник. — Здесь международный аэропорт, и, кроме полицейского удостоверения, необходимо разрешение…

Он осекся. Харри вытащил из-за пояса револьвер:

— Полагаю, этого пока достаточно? — Ответа он ждать не стал.

Юн слышал, что кто-то зашел в туалет. Но теперь доносился только шум воды в белых каплевидных раковинах за дверцей кабинки, где он заперся.

Он сидел на крышке унитаза. Сверху кабинки открытые, а внизу дверь доходит до самого пола, поэтому ноги подбирать незачем.

Шум воды утих, послышалось журчание.

Кто-то мочился.

Первая мысль: это не Станкич, не может человек быть настолько хладнокровным, чтобы мочиться перед убийством. Затем он подумал, что отец Софии, наверно, не лгал, когда рассказывал о Маленьком Спасителе, которого можно задешево нанять в загребской гостинице «Интернациональ»: он не знает страха.

Юн отчетливо услыхал негромкий треск застегиваемой молнии и снова водяной оркестр в белом фаянсе.

Затем, как по мановению дирижерской палочки, все стихло и тотчас послышалось журчание воды из крана. Человек мыл руки. Тщательно. Завернул кран. Снова шаги. Легкий щелчок двери. Металлический.

В кабинку постучали.

Три раза, слегка, но чем-то твердым. Стальным.

Кровь отхлынула от головы. Он не шевелился, закрыл глаза и затаил дыхание. Но сердце билось. Где-то он читал, что у некоторых животных ухо улавливает стук сердца перепуганной жертвы, так они ее и находят. Не считая биения сердца — абсолютная тишина. Он крепко зажмурил глаза и подумал, что если сосредоточится, то увидит сквозь потолок холодное, ясное звездное небо, увидит незримую, но успокаивающую логику и план планет, увидит смысл целого.

И тут грянул неизбежный шум.

В лицо ударила волна воздуха, и на миг он подумал, что это от выстрела. Осторожно открыл глаза. На месте замка торчали щепки. Перекошенная дверь висела на одной петле.

Человек перед ним распахнул пальто, под которым был черный смокинг и рубашка, такая же ослепительно белая, как стены за его спиной. На шее красный шелковый шарфик.

Одет к празднику, подумал Юн.

Он втянул в легкие запах мочи и свободы, глядя на скорченную фигуру в кабинке. Неуклюжий, страшно перепуганный парень, дрожащий в ожидании смерти. В других обстоятельствах он бы спросил себя, что мог натворить этот человек с тусклыми голубыми глазами. Но на этот раз он знал. И впервые с тех пор, как за рождественским обедом ликвидировал отца Джорджи, он испытает удовлетворение. И ему больше не страшно.

Не опуская револьвер, он взглянул на часы. До отлета тридцать пять минут. Он видел камеру слежения в коридоре. Значит, и на парковке тоже есть камеры. Дело надо делать здесь. Вытащить его из этой кабинки, затолкать в другую, застрелить, запереть кабинку изнутри, перелезть через стенку и уйти. Юна Карлсена не найдут, пока аэропорт не закроется на ночь.

— Get out!^[58] — скомандовал он.

Юн Карлсен сидел словно в трансе и не пошевелился. Он взвел курок, прицелился. Юн Карлсен медленно вышел из кабинки. Остановился. Открыл рот.

— Полиция. Опусти оружие.

Харри, сжимая обеими руками револьвер, целился в спину человека в красном шелковом шарфике; дверь за спиной закрылась с металлическим щелчком.

Человек не опустил револьвер, по-прежнему метил в голову Юна Карлсена, сказал по-английски, со знакомым выговором:

— Hello, Harry. У вас удобная визирная линия?

— Превосходная, — ответил Харри. — Прямо тебе в затылок. Опусти оружие, я сказал.

— А откуда мне знать, что вы вооружены, Харри? Револьвер-то ваш у меня.

— У меня тот, что принадлежал коллеге. — Харри видел, как палец лег на спуск. — Джеку Халворсену. Которого ты зарезал на Гётеборггата.

Человек перед ним оцепенел.

— Джеку Халворсену, — повторил Станкич. — Почему вы решили, что это был я?

— Твоя ДНК в рвоте. Твоя кровь на его пальто. И свидетель, который стоит перед тобой.

Станкич медленно кивнул:

— Понимаю. Я убил вашего коллегу. Но если вы так думаете, то почему еще не пристрелили меня?

— Потому что мы разные, ты и я, — сказал Харри. — Я не убийца, а полицейский. Так что, если ты сейчас положишь револьвер, я заберу только половину твоей жизни. Ровно двадцать лет. Выбирай, Станкич. — Мышцы плеч у Харри уже начали болеть.

— Tell him!^[59]

Харри понял, что Станкич крикнул это Юну, только когда Юн как бы очнулся.

— Tell him!

Кадык у Юна ходил вверх-вниз, точно поплавок.

— Юн? — сказал Харри.

— Я не могу…

— Он вас застрелит, Юн. Говорите.

— Не знаю, чего вам от меня надо…

— Послушайте, Юн. — Харри не сводил глаз со Станкича. — Ни одно слово, сказанное вами под дулом револьвера, нельзя использовать в суде против вас. Понимаете? Как раз сейчас вы ничего не теряете.

Твердые гладкие стены помещения отозвались неестественно резким и громким эхом движущихся металлических деталей и пружин, когда человек в смокинге взвел курок.

— Подождите! — Юн выставил руки вперед. — Я все расскажу.