На следующий день они отправили по домам троих своих пациентов, и те уехали в громыхающих повозках с напутственными улыбками и корзинами еды в дорогу. За хлопотами по отправке наступил и прошел полдень, а Оливия все еще не видела Джека.
Когда церковные колокола пробили час, она собрала все свое мужество и пошла наверх. Ее тело радостно отозвалось, стоило ей шагнуть на первую ступеньку. Сердце учащенно забилось, руки стали влажными. Она испугалась. Ее раздирали противоречивые чувства, она не знала, сможет ли когда-нибудь обрести покой.
Он сидел у окна в кресле и играл в карты с Трэшером. Должно быть, Харпер дал ему чью-то одежду, потому что на нем были слишком просторные рубашка и брюки. А Трэшер одолжил ему свой парик, который торчал на голове Джека как меховой берет, а густые черные волосы беспорядочно выбивались из-под него. Оливия с трудом удержалась от улыбки.
— Это, сэр, — обвинял Джек своего маленького партнера, — называется «жульничать».
Трэшер поднял на него глаза, оторвавшись от сброшенных карт.
— Ну да, а как же, — охотно признал он. — Только так можно выиграть у господ.
— Ты плут, — заявил Джек, собирая карты и тасуя их. — И я тебе не господин.
Трэшер захохотал, словно его щекотали. Вскочив, он схватил свой парик и водрузил на собственную голову.
— Теперь я тоже господин.
— Что ж, — ответил Джек, — теперь я буду жульничать.
— Кажется, я пришла как раз вовремя, — сказала Оливия, входя в комнату. — Боюсь, негодники, скоро вы поднимете на ноги весь дом.
— Негодники. — Трэшер закивал. — Это мы, прекрасно.
— Мне пришло в голову, миледи, — сказал Джек, откидываясь на кресле и поднимая на нее умоляющие глаза, — что вы не поцеловали меня сегодня.
В то утро Харпер разбинтовал ему голову. Стало видно, что одна сторона лица у Джека все еще оставалась сильно опухшей и в кровоподтеках. Оливия поймала себя на желании прикоснуться к ней губами.
— А мне пришло в голову, — заявила она, подбоченившись, — что вы не съели ваш обед. Я принесу вам каши?
Он скорчил рожицу, которая когда-то заставляла ее заливаться смехом.
— Только если вы захотите окончательно прикончить меня. Умоляю, Ливви. Больше никаких каш.
— Тогда суп. Хлеб.
— Поцелуй.
— Ты очень болен, Джек.
Он надулся.
— Насколько я слышал, никто еще не умирал от поцелуя. На самом деле доказано, что поцелуй может пробудить от смерти.
— Только в сказках.
— Кто сказал, что это сказки? Возможно, некоторое преувеличение, ну как разговоры в обществе.
— Так ты утверждаешь, что, если бы я поцеловала тебя раньше, ты бы не лежал так долго без сознания?
— Не совсем так. Я бы очнулся скорее. — Он уже снова ухмылялся, его сине-зеленые глаза казались неестественно яркими на бледном, в синих кровоподтеках, лице. — Ты в самом деле считаешь, что я могу покинуть тебя, Лив?
Оливия осталась довольна собой. Она справилась с внезапно нахлынувшим гневом. Покинуть ее? Разумеется, она так считала, потому что он уже сделал это.
Должно быть, что-то отразилось на ее лице, потому что Джек нахмурился.
— Я бы не хотел оказаться вдали от тебя. Если есть что-то, что я знаю наверняка, так именно это.
Она долго сжимала и разжимала пальцы, чтобы не сорваться. Ей хотелось обрушить на него правду. Пусть узнает, что он сделал с ней.
Но сейчас она не могла себе этого позволить. Если она выпустит из ящика хоть одно воспоминание, остальные выскользнут следом, а этого она не вынесет.
— Хорошо, — сказала она, старательно следя, чтобы не задрожал голос. — Как нога?
Он посмотрел вниз, как бы удивляясь, что она на месте.
— Гораздо лучше. Кажется, милая, мед хорош не только для пышек.
Она кивнула, не забывая держать руки подальше от него.
— Трэшер, будь так добр, принеси этому грубияну ростбиф.
Трэшер вскочил с кресла.
— Если желаете, я раздобуду для него немного шоколада. Эти бельгийцы умеют его делать. Стянуть проще простого.
— Держи свои лапки при себе, ты, плутишка, — пригрозил ему Джек.
Трэшер исчез за дверью прежде, чем Джек снова повернулся к Ливви.
— Я что-то не то сказал, — произнес он, протягивая ей руку.
Она взялась за нее, чтобы не вызвать у него недоумения.
— Нет, ничего. — От его прикосновения она начала оттаивать. — Просто… ну… ты был очень плох. Ты почти покинул нас.
— Да? Я знаю, что прошло больше двух недель с тех пор, как я видел тебя последний раз. Хотя я не могу представить себе это, клянусь тебе. Но… факты не лгут. Что между нами случилось, Лив?
Она на миг перестала дышать. Она испугалась, что выложит правду. «Ты выбросил меня как ненужную вещь. Ты поверил лжецу и проклял свое собственное дитя, а потом начал новую жизнь с какой-то Мими».
— О, я думаю, мы были слишком молоды и безрассудны, когда обвенчались. Мы не дали себе времени достаточно хорошо узнать друг друга, чтобы преодолеть трудности. А потом…
— Я поступил на военную службу.
Она заморгала. Сглотнула.
— Да.
— А что Джервейс? Он тоже поступил на военную службу? Она засмеялась:
— Ты в своем уме? Ты можешь себе представить Джервейса, бредущего по грязной дороге?
Он снова заулыбался.