Спасительный 1937-й. Как закалялся СССР .

Можно ли осудить юридическую меру, направленную на цивилизованную защиту национальных прав граждан и привлечение к ответственности за оскорбления достоинства власти и ее руководителей? Разве сегодня дозволено топтать ногами портрет президента? Следует подчеркнуть, что этот приказ в числе прочего усиливал ответственность и за антиеврейскую агитацию. Причем именно в кулацкой среде были особо распространены злоба и ненависть по отношению к «жидам-евреям», которых раскулаченные считали главными виновниками своих бед. Поэтому странно, что люди, принадлежащие к нации, которую защищали советские законы, льют крокодильи слезы по поводу уничтожения Сталиным «ра­чительного мужика-кулака», «пьяных хулиганов» и злобствующих болтунов, лицемерно причисляя их к «жертвам политических репрессий».

Глава 6 . «УГОЛОВНО-КУЛАЦКАЯ» ОПАСНОСТЬ

Массовое бегство кулаков из мест высылки проявилось уже в начале коллективизации, но остановить такую тенденцию оказалось невозможно – для этого у властей не было ни сил, ни средств, ни соответствующих карательных структур. Подобное наблюдалось и в исправительных лагерях, из которых бежало: в 1935 году 64493 заключенных, в 1936-м – 58313, в 1937-м – 58264, в 1938 – 32032.[27] Многие из бежавших кулаков и уголовников жили с поддельными документами, пополняя бандитские и воровские группировки в городах и на стройках. Другие, вернувшиеся после отбывания наказания за уголовные преступления в деревни и села, не забыли «обиды», причиненные им властью, и не упускали случая, чтобы свести счеты, вредя колхозам и терроризируя колхозников. Уже к концу 1936 года в стране сформировался широкий деклассированный слой населения, активно сотрудничавший с криминальными структурами.

И 4 июля Ежов разослал руководителям управлений НКВД директиву № 266, в которой предписывалось взять «на учет всех осевших в вашей области кулаков и уголовников, вернувшихся по отбытии наказания и бежавших из лагерей и ссылок. Всех учтенных кулаков и уголовников подразделите [на] две категории: первую – наиболее враждебные элементы, подлежащие аресту и расстрелу в порядке административного проведения их [дел] через тройки; вторую – менее активные, но все же враждебные элементы, подлежащие высылке в районы по указанию НКВД СССР. К 8 июля с.г. телеграфом донесите мне количество лиц первой и второй категории указанием отдельно кулаков и уголовников. О времени начала операции и порядке ее проведения – указания дам дополнительно»[28].

Однако, указывая на необходимость борьбы с контрреволюционными элементами с высоких трибун, в действительности сами партийные руководители полной информации о беглецах с мест отбывания наказания не имели. Регистрацией таких категорий криминализированных граждан, продолжавших преступную деятельность, занималась милиция и в первую очередь – отделы уголовного розыска. Поэтому с получением директивы наркома городские и районные отделы НКВД – все подразделения ГУГБ и милиции приступили к просмотру своих картотек и архивов.

Одним из первых шифртелеграмму в ЦК прислал второй секретарь Красноярского обкома П.Д. Акулинушкин. Он сообщал: «Тройку образовали в следующем составе: председатель Леонюк – начальник УНКВД, Горчаев – зам. председателя крайисполкома и Рабинович – помощник начальника краевого Управления НКВД. Просим для северных районов продлить срок проведения решения ЦК до 1 августа». О том, что «окончательные данные» они передадут дополнительно, извещали многие партийные руководители. В этот же день, сообщив состав тройки, секретарь обкома партии Татарской АССР А.К. Лепа извещал: «Проверили: учета сколько-нибудь удовлетворительного указанных категорий кулаков и уголовников НКВД не имеет. Поэтому прошу изменить решение той части, в которой говорится – в пятидневный срок сообщить количество подлежащих расстрелу, также высылке, дав срок месячный».[29]

В это время в Политбюро еще не было четкого понимания ни о масштабах планируемой акции, ни о характере социального положения лиц, подлежащих репрессиям. Эти детали выяснятся лишь в конце месяца, после поступления заявок на лимиты от 64 территориально-ад­министративных подразделений. В шифртелеграммах с заявками, пришедших в ЦК до 11 июля, стояли подписи Багирова, Берии, Хрущева, Евдокимова, Эйхе, Лепа, Прамнека, Постышева, Птухи и др. После этой даты Политбюро лишь подтверждало свое согласие только на персональный состав судебных троек. Определение количества и контингента лиц, подлежащих зачистке, целиком являлось прерогативой руководителей партийных и органов НКВД, а утверждение цифр целиком перешло в руки Ежова. Фактически операция стала полицейской, а не политической акцией.