«Спасская красавица». 14 лет агронома Кузнецова в ГУЛАГе

Зная Котласскую пересылку и ее обстановку, а главное, чувствуя себя больным, я запротестовал против этапирования. На мою сторону встали медработники: фельдшер, который сопровождал этап, категорически отказался меня принять.

Общими силами меня освободили от этого этапа.

На следующий день ко мне пришел оперуполномоченный, стал спрашивать о состоянии здоровья.

Врач ему объяснил.

Потом он подошел ко мне:

– Ну, поправляйтесь скорее, мы вас используем по вашей специальности…

Пролежав в стационаре еще несколько дней, я стал чувствовать себя более окрепшим. Я попросил врача выписать меня на работу.

Меня выписали, и я стал ходить в поле на уборку овощей. Работа была посильная, питание сносное, тем более что из дома я получал посылки.

После уборки овощей меня поставили сушить чурки для тракторов[74]. Это дело было знакомое. Я даже научил десятника распознавать, высушена чурка или нет.

За мою работу мне давали 900 г хлеба, дополнительное блюдо в виде соевой пампушки и второй стол, и к этому питанию за деньги можно было купить 15–20 г растительного масла и мелкой рыбешки; так что получаемой пищи для меня вполне было достаточно.

Если раньше кто-нибудь из товарищей даст тебе немного супа или щей, то с какой благодарностью это принимаешь – а сейчас частенько стал сам отдавать товарищу свой суп.

Ну, думаю, здесь жить можно, пищи хватает, работа не тяжелая, в тепле, переписка с родными налажена, чего еще надо заключенному? Плохо только, что нет газет, не знаешь, что делается на фронтах.

Прошло недели две, приходит ко мне в сушилку нарядчик и говорит: «Собирайся, батя, в Котлас, к начальнику 2-го отдела».

31. Снова в Котлас

За два дня до этого мне сообщили, что из ГУЛАГа на меня пришел запрос: где и на каких работах я нахожусь?

В июле 1944 года я писал жене, чтобы она сходила в ГУЛАГ и им сообщила, что, несмотря на их предписание об использовании меня по специальности, т. е. агрономом, меня до сих пор не используют.

Жена сходила в ГУЛАГ, и из ГУЛАГа в Желдорлаг пришел запрос.

Тут стало ясно, почему оперуполномоченный приходил ко мне и интересовался моим здоровьем.

Нас троих под конвоем одного надзирателя отправили на пароходе в Котлас.

Было уже темно, к пристани подошел пассажирский пароход, нас посадили. Народу на пароходе было очень много. Наш сопровождающий нашел для нас место на нижней палубе.

Народ по палубе сновал туда-сюда, в основном ехала молодежь, многие ехали с с/х продуктами, с картофелем.

Нам очень хотелось горячего картофеля, но где его взять? Купить? Нет денег.

У меня с собой было несколько штук носовых платков – племянница прислала. Я попросил у нашего конвоира разрешения на их продажу пассажирам, чтобы на вырученные деньги купить картофеля. Конвоир разрешил провести эту операцию.

Не прошло и 20 минут, как я продал все свои платки по 20 руб. за штуку; на вырученные деньги купил шанежек[75], а на остальные деньги картофеля. Там же, на плите, его сварили и вместе скушали.

В Котлас наш пароход прибыл примерно в 2–3 часа утра. На пристани много было народу, темно, так что наш конвоир приуныл, в особенности из-за меня, боясь, как бы я где-нибудь не затерялся среди народа.

Вышли с пристани, конвоир нас повел в Управление Желдорлага, надеясь, что там нам дадут приют.

Вошли в помещение Управления Желдорлага, дежурный управления спросил нашего конвоира:

– Беглецы?

– Нет.

– Тогда идите дальше.

Конвоир нас повел дальше и привел на 1-й л/п Желдорлага, где нам дали приют на ночь.

После ночи на голых нарах нас покормили. Ждем своего конвоира, а его все нет и нет: пришел лишь к 11 часам дня и повел нас не в Управление Желдорлага, а в Котласскую пересылку.

Я выразил протест, почему он меня не ведет к н-ку 2-го отдела Желдорлага.

Конечно, мой протест не имел никакого действия.

Кто я был?

32. Вновь на Котласской пересылке

Наш конвойный привел нас на пересылку, сдал под расписку в комендатуру. Поскольку у меня срок был 15 лет, меня поместили в каторжанский барак[76].

Каторжанский барак находился в общей зоне, но от общей зоны был отгорожен высоким забором с особым дежурным, день и ночь мы находились взаперти[77].

Рядом с нашим бараком находился второй барак, служивший изолятором, куда сажали уголовников за кражу, картежную игру, отказ от работы, драку и другие лагерные преступления.

При нахождении рядом с этим элементом не было никакой гарантии, что у тебя не стащат последнее твое барахло, так как уголовный элемент из изолятора имел свободный доступ в наш барак.

В бараке, как и везде, были сплошные двойные нары. Здесь помещалось около трехсот человек. За исключением меня все были каторжане; было много бывших членов партии.

Утром нас поднимали в 3 часа и гнали в столовую завтракать. Так как пропускная способность столовой была малая, она не могла пропустить весь контингент к выходу на работу.

Нам после завтрака часа два приходилось околачиваться во дворе до прихода дежурного надзирателя.