Спасти Батыя!

На подъезде к караван-сараю меня встречала Сильвия. Я метнулась к подруге:

– Что случилось?!

– С тобой?

– Почему ты здесь?

– Тебя встречаю.

Я с трудом выдохнула.

– Зачем, Сильвия?

– Беспокоилась.

Рынок Каракорума похож и не похож на самаркандский базар одновременно. Здесь тоже многоязычие, пестрая толпа, гвалт, рев верблюдов, ржание, блеянье, самые разные запахи, звуки, цвета… Но он какой-то весь с оглядкой на дворец, что ли?

Как и везде, базар – центр общения, здесь можно встретить кого угодно.

Здесь мы встретили (хотя уже через пару минут у меня создалось впечатление, что это нас встретили) христианского священника. Он осенил нас с Сильвией большим серебряным крестом и, видно, ожидал, что подойдем к ручке, а потому был неприятно поражен, что делать этого не стали.

– Дочери мои, почему не вижу вас в стенах храма?

Едва ни ляпнув «чего я там забыла», я принялась валять дурочку:

– Какого храма?

– Христианского, – ничуть не смутился тот.

Сильвия немедленно пнула меня в бок:

– Чего он хочет-то?

Разговор шел по-монгольски, потому подруга не понимала, но необходимость перевести ей избавила меня от ответа на поставленный вопрос.

– Он интересуется, почему мы не ходим в его храм.

Сильвия фыркнула:

– Чего я там забыла? Я в храме бываю два раза в год: на Рождество и на Пасху!

Вообще-то это звучало странно из уст человека, намеревавшегося вступить в рыцарский орден. Я знала рассказы Вятича о строгих постах и многих часах молитв в ордене. А подруга действительно не слишком утруждала себя ни тем ни другим, что-то я не помню вообще ничего на эту тему… Боюсь, с таким религиозным рвением Сильвии даже головы убитого дракона окажется мало для посвящения в рыцари.

Но сейчас важнее было другое: священник понял мои слова и ответ подруги, он чуть усмехнулся:

– Посещать храм нужно не дважды в год, а каждый день.

Теперь не понимал Карим, пришлось переводить ему. Интересно, кто у кого переводчик, в последнее время таковой являюсь я, то и дело перевожу Кариму от Сильвии, а Сильвии от Карима.

– А мы в другую ходим! – заявила Сильвия и потащила меня в сторону.

Глаза священника внимательно следили за нами. Неприятный взгляд…

Вот еще такого надзора нам здесь не хватало!

– Карим, ты какой веры?

– Крещеный.

– Дяденька спрашивал, почему мы к нему в церковь не ходим? Ты почему не ходишь?

– Не знаю, не до того было…

– А надо бы, – вздохнула я. – Только вот к этому мне совсем не хочется.

– Здесь две церкви, надо узнать, в какой он, и ходить во вторую, – нашла гениальный выход моя подруга.

– Если я не ошибаюсь, то здесь много христиан несторианского толка. Это ближе к православию.

– Развели всяких «славиев», – проворчала рыцарша.

Мы поступили, как предложила Сильвия. Через пару дней она объявила, что тот противный священник в церкви, что слева, значит, нам в правую. Интересно, что я там буду делать, я же ничего не понимаю? Но особенно волноваться не пришлось, таких непонимающих оказалось пруд пруди, да и особого рвения мы все равно не проявляли.

За нами была установлена тотальная слежка, это обнаружилось довольно легко и было очень неприятно. Когда за каждым твои шагом, за каждым походом на базар следят внимательные глаза, становится не по себе, сначала я бодренько шутила, мол, надо же, какой эскорт, как у важной особы, потом почти сникла. Ясно, что при таком раскладе никто ничего сделать мне не даст, ни убить хана, ни наоборот, предупредить об опасности я не смогу. И зачем тогда я здесь? Ненавижу роль елочной игрушки, висеть для всеобщего обозрения не для меня.

Услышав такое рассуждение, Сильвия вытаращила на меня глаза:

– Тебе угрожает виселица?!

– Тьфу на тебя! С ума сошла? Просто терпеть не могу ничего не делать неделями. Хоть бы уж зима скорей закончилась!

Пару раз с нашим почетным эскортом Сильвия разбиралась самостоятельно, то есть попросту била. Пару раз били ее. На вопрос о том, что за синяк под глазом, только огрызнулась:

– Даме дорогу не уступили?

– Живы остались?

Подруга хохотнула:

– Но запомнят надолго.

Это произошло, пока я лежала больной. Простыла и больше недели температурила и «бухала» так, что спать не мог весь караван-сарай. Конечно, меня всякими народными средствами быстро поставили на ноги, но пролежать две недели под кучей одел и меховых шуб пришлось.

Жизнь была странной, мы словно чего-то ждали и маялись от безделья. В караван-сарае было полно народа, несмотря на жгучие морозы, то и дело откуда-то приезжали купцы, привозили товары. Конечно, торговля в основном шла продуктовая и скотом, просто при минус тридцати и ниже не слишком посидишь с разложенным товаром, это не Самарканд.

Холодно было ужасно, а еще донимал ветер, из-за него казалось, что мороз много сильнее. В город привозили огромные возы красного ивняка для отопления, но все равно было холодно и потому противно. Разве можно натопить веточками и кизяками? Постепенно холод проникал в само нутро, я стала вспоминать блокаду Ленинграда, выходить никуда не хотелось, было одно желание: сесть у очага, закутавшись, и сидеть.