Спасти Державу! Мировая Революция «попаданцев»

— Хорошо, семьдесят отремонтированных локомотивов вас полностью устроят, по глазам вижу…

— Да побойтесь Бога!

— От атеиста такое даже мне грешно слышать! Ну, хорошо, хорошо, вы меня уговорили — восемьдесят штук весьма хорошая цифра! Привлекательная, я бы так вам сказал. Ну что — согласны?

— Сто двадцать нас устроят гораздо больше! Это тот минимум, на который я еще могу согласиться!

— Сто! И ни одним паровозом больше, — выдохнул из себя Арчегов. Он был изможден этим долгим торгом. Два военных министра, а торгуются, будто два одессита на Привозе из-за синего цыпленка. Словно в старом кинофильме про студента Шурика — «двадцать баранов, двадцать. И холодильник финский, хороший».

Никогда Константин не думал, что вот так будет торговаться. А Троцкий тот еще кадр, ему бы на колхозном рынке или в коммерции цены не было. Промашку большевики с генетикой сделали, сильно ошиблись. Вот она, перед глазами сидит, бородку задрав, и торгуется с ним столь рьяно, явно ощущая за собой тысячелетний опыт поколений одного предприимчивого народа, что даже из пленения фараонова выкрутился.

— Согласен! И тысячу вагонов, как мы уже договорились, — Троцкий ответил чересчур быстро, и Арчегов понял, что его провели, как последнего лоха. Председатель РВС явно рассчитывал на меньшую сумму, потому и торговался настолько яростно. Хотя обе договаривающиеся стороны сильно поторапливало время.

— Хорошо, пусть будет так, — генерал устало согласился, и его оппонент тут же расцвел самой доброжелательной улыбкой, победно задрав свою бородку клинышком, как у Мефистофеля. И которую Константин сравнивал в мыслях с козлиной…

— Так, — радостно протянул Троцкий, и сам себе задал вопрос, на который и принялся отвечать: — Что мы сейчас имеем? С вагонным и паровозным парком мы с вами полностью договорились, пусть будет не новое, которое и вам взять негде, а отремонтированное. Надеюсь, ваши путейцы не станут плохой товарец нам подсовывать?

— Поставьте своих приемщиков, пусть они следят за качеством, — недовольно буркнул генерал.

— Поставим, поставим, — покладисто согласился с ним Троцкий. — И нутро вагонов проверять тщательно будем — зерно там будет наше. А вот паровозы сразу уйдут на запад!

— Так мы что, на своих паровозах еще и пшеницу к вам гнать будем? А у советской власти морда не треснет? Семь миллионов пудов — это десять тысяч вагонов, целых двести эшелонов! Это ж сколько нам паровозов до Екатеринбурга гонять нужно?

— И еще до Челябинска, — тут же уточнил Троцкий, не обратив внимания на нарочитую грубость. — Направлять эшелоны с зерном, настоятельно просим, как по южной, так и по северной ветке одновременно. Мы очень остро нуждаемся в сибирском хлебе.

— Ладно, так и будет. Но вы немедленно отменяете продразверстку, оставляете в целости и сохранности промышленные и хозяйственные объекты, не вывозите оборудование. Также не занимаетесь порчей, а то ваши отдельные товарищи вольны нарушать приказы РВС.

— Такого в Красной армии нет! И уже не происходит!

— Надеюсь на это, а потому прошу усилить контроль. Причем будет справедливо, если в нем примут участие представители от Сибирской армии. А то знаете, как-то так выходит, что вы нам не доверяете, а мы должны вам верить на слово.

— Хорошо, — лицо Троцкого скуксилось, будто он лимон целиком разжевал. Было видно, что предложение ему пришлось не по нутру. И Арчегов решил добавить «жару», рассчитывая окончательно загнать Председателя реввоенсовета республики и наркома по военным делам. Вопрос-то более чем деликатный, бедняга Михайлов особенно на него упирал.

— И еще одно. С прекращением продразверстки ваши войска и органы советской власти не могут покупать у крестьянства товары народного потребления и продовольствия. Я имею в виду имперские денежные знаки. Вы бесконтрольно печатаете в Москве «романовские» банкноты!

На гневный рык Арчегова Троцкий ответил самой обаятельной улыбкой — «а что ты хотел, генерал? Если есть возможность посадить врага в финансовую яму, то ее нужно немедленно использовать!»

Может, и не так думал Председатель РВС, но его многозначительную улыбку генерал воспринял именно в этом ключе. И насел:

— Мы не собираемся их обналичивать на золото. Не примем в Сибири и ваших советских денежных купюр, нам они ни к чему. Не имеют они обращения на нашей территории. И ценности никакой не имеют!

От лица Троцкого можно было прикуривать папиросу, так оно раскалилось от гнева, пошло чудными багровыми пятнами. Еще бы, получить прямо в лицо гневный упрек в самом наглом фальшивомонетничестве. Советская власть охотно занималась этим увлекательным делом всю гражданскую войну, подрывая доверие населения к имевшимся в обороте «старым» дореволюционным деньгам. А ведь во всех странах сие деяние есть самое жуткое преступление, за которое немедленно карают, и так, чтоб другим неповадно было…

Верхнеудинск

— Ну, ты и сукин сын, Константин Иванович!

Генерал-майор Семенов хлопнул широкой мужицкой ладонью пахаря по столу и тяжело встал, уставившись на листок бумаги, покрытый ровными строчками бисерного почерка шифровальщика.