Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК

На кадетов красная агитация практически не действовала — воспитанные в идеалах служения и жертвенности, они поголовно встретили советскую власть резко отрицательно и при первой возможности боролись против нее с оружием в руках. А потому он в Сергее и Дмитрии, которые уже выполнили его первое поручение, не сомневался. Однако Фомин не запомнил, к великому стыду своему, их фамилии, а также название кадетского корпуса, где парни учились. И тут же дал себе зарок, что, как только все окажутся в надежном месте, он немедленно исправит это досадное упущение…

Здание лучшей в Перми гостиницы Фомин узнал с первого взгляда — «Королевские номера» выделялись помпезностью. Вообще-то они изначально назывались «Королёвскими», по фамилии купца, что построил эту гостиницу.

Но о купце как-то сразу подзабыли, хотя он и сейчас был жив и здоров, а в названии буква «ё» потихоньку превратилась в «е». По крайней мере, так ему объяснили в свое время местные обыватели.

Фомин сжал ладонью плечо водителя, и тот не подвел — затормозил, не доезжая до поворота дороги десятка саженей и не загородив при этом проезд. Красивое здание «Королевских номеров» располагалось почти напротив, наискосок за перекрестком.

С «Бюссинга» были прекрасно видны шикарные парадные двери гостиницы и весь фасад здания. Но вот сам грузовик выставлял для обозрения только скуластый лоб с мотором, кабину да часть кузова под серым брезентовым тентом. Все остальное было надежно скрыто от случайных взоров постояльцев кирпичной стеной.

Фомин лихо выскочил из кабины и, скрипя новой кожаной курткой, снятой с убитого Игнатьева и тщательно отмытой от следов крови, пошел по тротуару целеустремленной походкой. Да и никак иначе чекисты просто ходить не могли — были заняты вечным поиском врагов революции. Но его целью сейчас была не гостиница, где проживал император, а каменный дом напротив, хозяин которого сдавал в наем комнаты жильцам. И если ничего не изменилось, то на втором этаже он сейчас встретится с отцом и с самим собой. Последнее обстоятельство изрядно напрягало, больно выглядело невероятным и неправдоподобным. Просто в голове никак не укладывалось, что он будет говорить сам с собой.

А потому Фомин испытывал сильнейший дискомфорт и в глубине души ожидал неприятностей. Ведь могло случиться так, что в момент его перехода из 1943 года в 1918 год он сам, но девятнадцатилетний, мог умереть…

Прежде чем свернуть за угол, Фомин оглянулся. Попович притулил кабриолет за тяжелым грузовиком, надвинул на лоб кепку с прицепленными автомобильными очками и весьма правдоподобно стал изображать ленивого шофера, терпеливо ожидающего своего припозднившегося начальника.

Заветной мечтой шоферюги в любые времена и при любой власти в таких случаях был перекур с дремотой минуток на двести. Примерно так же вел себя и Максимов, да и чего им было опасаться — кожаные куртки чекистов вкупе с авто всесильной Губчека сами по себе были нешуточной угрозой.

А вот остальных сотоварищей не было видно за плотно натянутым брезентом, но Фомин знал, что в данную минуту шесть человек наблюдают за обстановкой через многочисленные щели и прорехи, и особенно надзирают за гостиницей. И не просто смотрят — в любую секунду могут пустить в ход для его защиты оружие.

Хоть до злополучных одиннадцати вечера еще оставалось чуть больше двух часов, а именно в это относительно позднее время и увезли Михаила Александровича, но нужно бдить и бдить — мало ли что может в ущербную голову цареубийцам ударить.

Время сегодня подозрительно долго тянулось. Сумасшедший день, начавшийся, по сути, еще далеко до рассвета, никак не мог закончиться.

До полудня возились с Мойзесом и его бандой. Затем Маша настояла на том, чтобы они похоронили ее брата и отца. Фомин даже не стал ей перечить, глядя, как она, упрямо поджав губы, вытребовала лопату и сама направилась в лесок. Считай, еще пара часов прошла, а то и больше. Еще пара ушла на то, чтобы отмыться после шахты и пообедать на скорую руку.

Он рассчитывал выставиться к гостинице пораньше, отведя достаточное время для разговора с отцом. В принципе, из графика они пока не выбивались: командирские натикали аккурат девять вечера. Пока все шло по плану. Одна только мысль тревожными молоточками звенела в мозгу: покойный Мойзес (как великолепно звучит это слово применительно к чекисту) мог обговорить точные сроки своего возвращения. Потому внешняя молчаливость их машин была обманчива — в любую секунду тишина могла взорваться смертоносным грохотом трех пулеметов, не считая автоматов и пистолетов. Да и Путт был из тех офицеров, что примут все меры, какие будут считать нужными. Тут можно доверять полностью его боевому опыту, особенно столь специфическому.

Вроде клялся Мойзес усердно, как пионеры у Вечного огня, и Фомин стращал его мыслимыми и немыслимыми карами, но оставалось гадостливое ощущение того, что что-то он упустил, как в глупой загадке про А и Б.

«А упало, Б пропало… — Фомин как можно незаметнее поправил ремень ППС. — В чем же он меня кинул, гад? Не может все так гладко идти!»