Спасти империю!

– А может, тебе к нему подкатиться, – предложил Ероха, – да попробовать вызнать все про этих ряженых немцев?

– Ни в коем случае! – одновременно воскликнули дон Альба и Сила.

– Через немцев надо действовать, – предложил дон Альба. – Я бы попробовал, но вы сами знаете, как они меня ненавидят. Ничего не получится.

– Линский назвал только одно имя – Штаден. Остальные то ли были там, то ли нет, бог весть. Вот со Штаденом и надо работать, – внес предложение Валентин. – Мне не с руки. Сразу все обратят внимание. Остаются Сила и Ероха. По-моему, ему просто надо предложить денег. Рублей тридцать… Немцы здесь в слободе ведь исключительно из-за денег находятся. Им на наши распри наплевать с высокой колокольни. Я так думаю, должно сработать. Ну мало будет тридцать – дать ему пятьдесят…

– Давайте-ка я попробую, – предложил Ероха. – Я с этим Штаденом пару раз пересекался, когда на выезды с опричными ездил.

И Ероха попробовал. Он улучил момент, когда Штаден оказался один, без своих дружков-соотечественников, подошел к нему и без всяких прелюдий просто спросил:

– Штаден, хочешь тридцать рублей?

– Та, – молниеносно последовал ответ. – Што я толшен штелайт?

– Ничего. Расскажи только, куда и зачем ездил в карете, наряженный, как важный господин.

– Сорок…

– Что сорок?

– Тавай сорок руплей – буду рассказывайт.

Ероха протянул ему заготовленный кошель с тридцатью рублями, отсчитал еще десять и ссыпал их в протянутую ладонь.

– Ну, рассказывай.

– А ты больше никому не рассказывайт?

Ероха стукнул себя кулаком в грудь.

– Могила!

Штаден в сопровождении ряженого эскорта, выехав ночью из слободы, направился в Москву. В Москве они нашли боярина Федорова-Челяднина, и, представившись послом от курфюрста Прусского, Штаден вручил ему письмо. Что было в том письме, Штаден не знает, но, выполняя инструкцию, полученную от Федьки Романова, он предложил Федорову-Челяднину подождать ответа на письмо курфюрста. Боярин же Челяднин, прочитав письмо, сказал, что ответа пока не будет. Ему необходимо подумать, с товарищами посоветоваться. Дело не такое уж простое и совсем не быстрое. Ответ-де он сам отправит, а господину послу незачем в Москве его дожидаться. Немцы отдохнули немного на одном из постоялых дворов да поехали обратно.

– Так это же явная подстава! – возмутился Валентин, услышав историю Штадена в Ерохином изложении. – Федоров-Челяднин – глава московского земства. Ему якобы прусское посольство привозит письмо от якобы прусского государя. А письмо это написано то ли Федькой, то ли Никитой Романовичем, а то ли самим пастором Веттерманом. Что может быть в этом письме?

– То, что опозорит уважаемого боярина в глазах царевича Ивана, – высказал свое предположение дон Альба.

– Я думаю, все гораздо хуже, – уверенно заявил Валентин. – Речь идет не об одном боярине, пусть даже высокопоставленном. Веттерману-Рыбасу надоело состояние равновесия, установившееся между земщиной и опричниной. И он решил подтолкнуть стороны к открытой войне. Но без одобрения Ивана пойти на такой шаг они не могут. А Иван сейчас решения начать войну с земщиной не одобрит. Вот они и решили осрамить не только Федорова-Челяднина, но и все московское боярство, обвинив его в чем-то весьма неблаговидном. Вот если бы тебе, Ероха, пришлось писать такое письмо, что бы ты в нем написал?

– Я бы от имени иноземного государя предложил военную помощь против опричнины, но с условием, чтобы земское боярство принесло мне или моему сыну присягу на верность. Ну, чтобы сына моего якобы на русский стол посадить, – нисколько не раздумывая, ответил Ероха. – Наличие такого письма у Федорова-Челяднина ославит не только его самого, но и все московское боярство.

– Вот-вот, – поддержал его Валентин. – А этот чертов Челяднин, вместо того чтобы сразу возмутиться, обругать немецкого посла и вернуть ему это мерзкое письмо, еще собирается думать и с товарищами советоваться. А тем временем опричные подготовятся и нагрянут к нему домой. И Ивану письмецо то предъявят: «Погляди, государь, земские против тебя предательство замыслили». Прекрасный повод для того, чтобы с московским боярством разобраться. А может быть, и не только с московским…

– А если все не так плохо? – выразил робкую надежду Сила. – Если в этом письме что-нибудь совсем другое написано, а?

– Нет, – уверенно возразил дон Альба. – Ероха прав. Может, текст в письме какой-то иной, но смысл он угадал верно. Это подлое письмо, каррамба!

– Черт! – Валентин с досады хлопнул кулаком по столу, за которым они сидели. – И не предупредишь этого старого дурака Челяднина о подставе! Как вырваться из слободы?

– Никак. Убежать можно, но это плохо. Для дальнейших наших дел плохо. Отправляй голубей в Ярославль, Михайла, – посоветовал дон Альба. – И будем надеяться, что они сумеют быстро предупредить боярина. Он должен лично явиться в слободу и привезти царевичу это подлое письмо с заверениями в преданности своей и всей московской земщины. А мы будем молиться, чтобы он успел раньше, чем опричные выступят в поход на Москву.