Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем

Петр Васильевич! У нас есть добрая сотня оружейников, это мастера своего дела. В обозных мастерских, вы знаете об этом, ижевцы сейчас спешно разворачивают производство автомата под пистолетный патрон, который они делали на заводе год назад. Дело для них знакомое, думаю, через пару недель десяток штук в день изготавливать будут. Японцы дали предварительное согласие как на поставки пистолетных патронов, так и стволов. Дело крайне важное — если мы применим автоматы в достаточном количестве, то красным придется туго. Подкреплений сейчас они не перебросят — коммуникации растянуты до Урала. Весна принесет распутицу, и до лета боевые действия остановятся.

— И вы хотите к этому времени изготовить свои новые штурмовые винтовки в достаточном количестве?

— Вряд ли, только опытную партию осилить можем. Автоматов Шмайсера к лету выпустим до тысячи штук, я искренне надеюсь на это. И будет время подготовить солдат и офицеров к новой войне, с новым оружием и новыми тактическими приемами.

— Я рад, что не ошибся в вас, — Вологодский облегченно вздохнул и взял в руки листки «сычей».

— Вы знаете свое дело! А потому расспрашивать вас по всем пунктам данной… бумажонки я не намерен. И я, и министры — мы все полностью доверяем вам. А это… Собака лает, ветер носит!

Пухлыми пальцами премьер-министр крепко ухватил бумаги и с видимым усилием разорвал их. Затем скомкал и отправил в стоящую у массивного дубового стола корзинку.

— Спасибо за доверие, Петр Васильевич, — искренне произнес Арчегов и посмотрел на настенные часы — время поджимало.

— Я сейчас отпущу вас, Константин Иванович, знаю, что такое неотложные дела. Но у меня есть маленькая просьба к вам. Она вас не затруднит.

— К вашим услугам! Сделаю все, что смогу!

— Делать ничего не надо. Вы только должны сказать мне всю правду! Это очень важно!

Слова были произнесены многозначительно, и Арчегов напрягся. Глаза премьера сверкнули, и он весомым голосом, медленно разделяя слова, произнес требовательным тоном:

— Кто вы такой, Константин Иванович?! Теперь я полностью уверен в том, что вы не имеете к Арчегову никакого отношения. Вернее, к его душе, а отнюдь не к телу. А потому прошу честно ответить мне — кто вы такой?

Краснореченская

— Тофарищ Мойзес, я не понимаю, потшему фы притаете такое значение этому пелому офицеру?! — Лапиньш недоуменно пожал плечами и посмотрел на сидящего перед ним чекиста.

И тут же отвел глаза в сторону — вид того был тягостен даже для него, уже немало повидавшего смерть в разных ее обличьях. Но латыш себя одернул — нужно ожесточить сердце и не предаваться ненужным сантиментам. Этот чекист побывал в лапах белогвардейцев, перенес тяжкие муки. Уродство такая же награда революции, как и орден на красной розетке, что был прикреплен у него на левой стороне гимнастерки. И тут же непроизвольно скосил глаза на свою грудь, где красовался в красной розетке точно такой же орден боевого Красного Знамени.

— Это категорический приказ реввоенсовета республики. И лично товарища наркомвоенмора Троцкого! — внушительно проскрипел Мойзес, сверкнув одиноким глазом.

И внутренне злобно ощерился — погоня за Фоминым вымотала его изрядно, но постоянно подогревала надеждой скорой поимки «ключа» к «вратам». Потому он и торопил Лапиньша преследовать белых энергично, заходя с «головы» и отсекая их целыми дивизиями.

Все шло успешно, чекист уже начал предвкушать успех — ведь рано или поздно ижевцы попадутся в окружение. Он согласен был отпустить всех рабочих скопом, даже их императора, но только после выдачи Фомина, живым и здоровым. Пусть без ног или рук, но живым — ибо от него были нужны только две вещи: кровь и не менее важное — знание.

— Они отсекли пригату Грязнофа! Я позавтшера потерял пригату Захарофа. Я не могу их преслетовать. Нужно потожтать потхота тивизии Путна из Мариинска. Тогда и протолжить преслетование…

— Грязнов выберется, не в такие ситуации попадал! С Захаровым разбиты только два полка, а третий, 265-й, уже на подходе, через час будет здесь. У нас под рукой четыре полка пехоты и артиллерия — этого достаточно. Ижевцев нужно окружить в Ачинске, а то они отступят дальше! И мы опять будем гоняться за ними следом!

— Хорошо, — Лапин наклонил голову, набычился. — Я путу их атаковать, но зафтра с утра. Ночь нужна тля оттыха!

— Нужно так нужно. Я понимаю — бойцы устали, — Мойзес покладисто согласился, ибо по опыту знал, что его красноречие не переубедит Лапиньша. Ох уж эти латыши — упрямы, но упорны. И в преследовании потому неутомимы, а это важно. Все три начдива, что гнали сейчас белых, были латышами — Лапиньш, Нейман и Путна — молодыми, горячими, злобными. А их национальное упрямство было сейчас как нельзя кстати. Они напоминали Мойзесу цепных псов, из пасти которых просто так не отнимешь мясную кость, в которую они вцепились крепкими зубами.

— Хорошо. Мне нато итти, — Лапиньш приподнялся с лавки, и тут за окном вразнобой загремели выстрелы. Где-то далеко рванул снаряд, за ним последовали еще два взрыва. Через окна стала отчетливо слышна поднявшаяся на станции суматоха.