Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем

В начале декабря генералы потребовали у Колчака вернуть Дитерихса. Но тот отклонил предложение Колчака, заявив, что пока адмирал у власти, в армию не вернется. И вот они сидят за одним столом.

Двое других — генерал-лейтенант Лохвицкий и хозяин салона, сидели рядышком. Они хорошо понимали некоторую щекотливость момента, пытались сгладить острые углы, но напряженность не спадала. Дело было в том, что генералы снова были, фигурально выражаясь, «на коне». Правительство назначило их на высокие должности — командующими военными округами.

Николай Александрович Лохвицкий вернулся из Франции, где командовал Особой русской дивизией, посланной на помощь союзникам для борьбы с германцами. И вот он в Сибири, где успел какое-то время повоевать, пока Правитель не снял его и не отправил в резерв чинов в Иркутск.

Аналогичную должность, тоже за границей, но в Греции на Салоникском фронте, занимал и Михаил Константинович Дитерихс. Он в начале ноября 1917 года получил назначение начальником штаба Главнокомандующего генерала Духонина в Могилеве, прибыл в ставку и стал свидетелем жестокой расправы, устроенной большевиками и матросами Крыленко. Избежав страшной участи Духонина, которого красные, по их циничному заявлению, «отправили в Могилевскую губернию», Дитерихс оказался в Сибири. А после отставки Колчаком успел с семьей перебраться в относительно спокойный Китай, в зону отчуждения КВЖД.

И вот их выдернула из забвения сильная рука полковника Арчегова, и вскинула на высокие посты — Лохвицкого командовать Приамурским, а Дитерихса Иркутским военными округами. И отправившись к месту назначения, они встретились здесь, на станции Петровского завода, в Забайкалье.

Нет, здесь сидели русские офицеры, а потому в сторону Колчака никто не стал бросать камень, что было, то быльем поросло. Главное, нашелся офицер, что смог дать надежду на победу. И именно о нем зашла речь, но не в пересудах, чай не бабки на базаре. А в обмене мнениями о сложившейся ситуации. Первыми начали адмиралы, сразу и категорично выступив в поддержку всех начинаний молодого командующего армией…

Атаман Семенов задумался, он испытывал двойственные чувства, а потому тщательно подбирал слова, припомнив, как сдавал экзамены в училище. С одной стороны, Арчегов тот еще сын — его Григорий Михайлович сам выкормил, а тот свою игру затеял. Фортуна полюбила ротмистра, и сейчас он самого атамана за глотку взял, да так крепко держит, что ни вздохнуть, ни…, ветры, короче, не пустишь.

Но с другой стороны, благое дело сделал, а Семенов был патриот и монархист. А потому обида в душе сильно смягчилась и перестала жечь. Свой брат казак, и для казачества много сделал и будет делать. И генералов прижал, пусть и руками Сычева. Вот тут атаман и решил высказаться.

— Я думаю, Константин Иванович проводит необходимые реформы, они нужны. Александр Васильевич и Михаил Иванович, — Семенов чуть наклонил голову в сторону адмиралов, — полностью правы. Перемены назрели давно, и отмена того же «старшинства» позволит выдвигать на командные должности знающих и умеющих воевать офицеров.

— Я согласен с вами, Григорий Михайлович. — Слова никак не вязались с возмущенным голосом Дитерихса. — Но вот так просто отказываться от помощи знающих и заслуженных генералов несколько легкомысленно и свойственно молодости. И к тому же старшинство в чине позволяет регулировать порядок прохождения офицерами службы…

— Только в мирное время, уважаемый Михаил Константинович, — Смирнов сверкнул глазами. — А в войну должна играть решающую роль именно боевая репутация. Вы же сами знаете, что есть множество офицеров, с прекрасными послужными списками, но в бою совершенно теряющихся.

— Тем более мирное время вряд ли скоро наступит, — поддержал давнего друга Колчак. Взгляд Дитерихса метнулся к Лохвицкому за поддержкой. Он знал, что генерал недоволен Колчаком, когда летом тот убрал его из армии, несмотря на заступничество многих, в том числе и его самого.

— Я считаю, что командующий армией здесь прав. Те же генералы Ханжин и Артемьев просто растерялись, и ситуация стала критической. Если бы не решительность полковника Арчегова, то все закончилось бы катастрофой. Я был в Иркутске и видел ситуацию собственными глазами.

Заявление Лохвицкого удивило всех присутствующих, а самого Дитерихса больше всех. Он уже знал, что генерал чуть не стал «сычом», а потому вряд ли был должен поддерживать Арчегова.

Но, посмотрев в гневно сверкнувшие глаза, задумался, вряд ли Николай Александрович кривил душой.

— В отличие от военного министра, что увольняет всех огульно, его превосходительство согласился поговорить со мной. Мы беседовали больше часа. И знаете что, господа? Я почувствовал себя слушателем в академии, потому что командующий армией фактически экзаменовал меня. Но не только. Мы с ним говорили о боях на Западном фронте, и, понимаете, откровенно меня «отвозил» за большие потери. А ведь я вдвое старше его! — Лицо Лохвицкого исказилось, но генерал тут же взял себя в руки.