Спасти красноармейца Райнова. Книга четвертая. Райнов

Да, неожиданно, но зато те, кто меня в политических целях решит использовать, сто раз подумает. Мало ли что я ляпну? Хотя не сделал ли я хуже и не подстегнул ли интерес к себе? При этом стремился больше к себе внимания привлечь, что есть, то есть, и четырёх генералов взял и вот песни пою из будущего. Дядя или его люди сразу заметят изменения в истории. Лучше этого семафора просто не придумать. Санкции от властей будут, не могут не быть. Мне такую рекламу дали, а я тут в эфире себя чуть ли не клоуном выставил. Но вроде враждебной реакции от населения не вижу. Люди стояли у громкоговорителей на позитиве, активно общаясь между собой. Возможно обсуждали меня. Да ещё Утёсова ждали. А так доехали до квартиры. Пока вещи вниз спускал, чехол с аккордеоном прихватил, меня перехватил управдом. Я с ним знаком, насчёт квартиры договорился, и что родственники могут быть наездами. Встретит и заселит. Я у машины стоял, вещи на заднее сиденье укладывал. Охрана моя в сторонке стерегла, когда тот подошёл, и проникновенно глядя в глаза, спросил:

– Скажите, Иван, это правда про бордель в Берлине?

Я активно, чуть не всем телом, закивал, говоря:

– Я не знаю, мне запретили говорить.

Шофёр тонко захихикал, а управдом усмехнулся, говоря:

– Я когда услышал шалом, от смеха чуть не лёг. Хотя Сара, моя супруга, ругалась. Как может девушка из семьи евреев на такую работу пойти? Одно слово, дойчи.

– Кстати да, Соломон Израилевич, – подхватив того под локоть, сказал я. – Я на фронт отбываю, а вы знаете какие там проблемы с женским полом. В Берлине я, знаете ли, заматерел, уже жить не могу без этого дела, не могу без прекрасной половины человечества. Лучше в Тулу со своим самоваром ехать. Скажите, у вас нет, например, бедной, молодой, но красивой сиротки, а лучше четыре, которые согласятся стать моими любовницами до конца войны, за что я им буду очень благодарен. Понятно без претензий на сердце, руку и прочие органы. Чисто деловые отношения.

– Насколько вы будете благодарны этим смелым девицам? – полюбопытствовал тот, пока мы прогуливались под окнами дома.

– Я буду им благодарен в размере дестями килограмм золота слитками по окончанию работ каждой. Если будут дети, что возможно, дополнительные премии и алименты. Кстати, вот это подарок за помощь, – передал я тому золотой портсигар с каменьями, незаметно достал из хранилища, сунув руку в карман галифе.

– Ну если, только как аванс, любуясь даром, – ответил тот.

– Соломон Израилевич, побойтесь бога. Тут не только аванс, но и вложения в будущие наши дела.

– Молодой человек, ваша мама случайно не еврейка?

– Вы знакомы с моей мамой. Будет тут проездом, сами спросите.

То, что я научился торговаться в лагере, там было многое евреев из Союза, особенно привезённых на ликвидацию, говорить не стал. Умный человек, сам поймёт. Тот же приступил к торговле. Ну общую сумму оплаты за работу я оставил неизменной, по виду управдома тот сам считал, что она завешена, а поторговаться, просто душа требовала. Зато выторговал, будут дети, я обеспечу их матерей жильём в Москве. На том и ударили по рукам, тот обещал за пару часов подобрать девчат, и сам поговорить с ними, рисуя перспективы. Свои вкусы ему описал.

– Софочка! – крикнул тот в открытое окно своей квартиры на первом этаже. – Беги скорее сюда, я тебя обрадую.

Вскоре из подъезда выбежала девушка лет шестнадцати в белом нарядном платье, явно подслушивала нас, то-то стояли у окон квартиры управдома, сияя, замерла рядом, рассматривая меня.

– Так она же беременная? – удивился я.