Фигнер по-мужицки крякнул и забросил мешок на спину, собираясь уходить:
– Всё, пора мне.
Поправив сползающий на лоб кивер, Луша шагнула ему вдогонку:
– А прежние свои намерения, что же – оставляете?
Фигнер обернулся.
– Знаешь, Раевский поговорку: «лучше синица в руках, чем журавль в небе»? Отсрочку беру. К тому же, жирная синица сама прямо в руки идёт.
– А я как же, Александр Самойлович? Насчёт меня какие приказания будут?
– Насчёт тебя? А на твоё усмотрение…
– Это как же?
– Да очень просто – хочешь, потолкайся здесь ещё, может что полезное выведаешь. Впрочем, и так всё более-менее ясно. Хочешь – уходи, в армию возвращайся. Да не забывай, – жёстко улыбнулся он, – шпионов французы расстреливают.
Фигнер приоткрыл калитку, ведущую на задний двор высокого каменного особняка, освещённого закатными оранжевыми лучами.
– Гляжу, ты нынче безлошадный? Где коня-то оставил?
– В конюшне стоит. Захромал, бедняга. Конюх сказал, пару дней не седлать.
– Эх, давно я в седле не сидел, – вдруг произнёс Фигнер мечтательно.
Он перехватил поудобнее мешок, прошёл вперёд и аккуратно закрыл за собой калитку прямо перед носом у Луши. Луша остановилась, несколько сбитая с толку. Потом, застучав по серым шершавым доскам ладонями, зашептала в щель калитки:
– Господин капитан, я был сегодня у того дома. Как же это случилось? Когда же он сгорел?
– Да почти сразу, как мы с тобой ушли, загорелся. Так что пропали пожитки твои.
– А как же тот мальчик? Он что, так и… Он там один оставался, что ли?
– Ага. Сидор Карпыч отлучился на часок-другой. Вернулся – а там полыхает вовсю. Естественно, через какое-то время все наши заготовки взлетели на воздух. Французы, думаю, изрядно переполошились.
– А мальчик? – с отчаяньем повторила Луша. – Он выбрался?
– Нашёл о ком заботиться! Одним захватчиком меньше стало… Лучше о себе подумай, – услышала она из-за забора негромкий голос. – Всё, прощай, Раевский! Меня в Москве не ищи больше.