Спасти Кремль! «Белая Гвардия, путь твой высок!»

Он с трудом разомкнул глаз и увидел перед собой стоящего чекиста в черной, наводящей страх на людей кожанке. Вот только голос у того был до боли знакомый – Валериан похолодел, смертельный лед за одну секунду сковал его сердце.

Этого человека он знал с ноября 1919 года – бывший адъютант генерала Зиневича, что возглавил мятеж эсеров в Красноярске и был за это позже повешен, попросил тогда зачислить его в дивизию, упирая на то, что поляк по происхождению.

В бою с красными, уже здесь, под Варшавой, он попал в плен раненым, но через месяц сумел бежать, вступил в его подпольную группу и был среди тех отчаянных офицеров группы Румши, которые убили Дзержинского. И вот сейчас стоит перед ним в ненавистной тужурке!

«Змею пригрел на собственной груди!»

Чума хотел сплюнуть, показать презрение, не сумел – во рту пересохло, но губы смогли разомкнуться, выплюнув слова:

– Ты изменник, капитан Полонский… Ты всех нас выдал большевикам, песья кровь!

– Ах, какие гордые слова, полковник Чума! Вот только не нужно предателем меня называть, я вас, поляков, всегда ненавидел. Штаны драные, побираетесь как бродяги, а все равно – п-а-а-ны!

– Курва маць!

– Не лайся, Чума, сам такой же! Хотя тебя поблагодарить нужно, но, по большому счету незачем! – Улыбка на губах бывшего офицера стала воистину сатанинской. – Дзержинский мешал многим, вы его вовремя убили! Ты придурок, Чума, – не спаситель Польши, а ее погубитель! Теперь у большевиков имеется повод обрушить красный террор, и они сделают это. Истребим офицеров, профессоров, врачей, учителей, всех тех, кто может идейно противостоять… А народ без мозгов подчинить легко, уже проверено! Ты здесь сдохнешь и сейчас – я и так тебе слишком много сказал!

Полонский наступил хорошо вычищенным сапогом на горло и навалился на ногу всем телом. Полковник захрипел, задергался, но вскоре испустил дух. Чекист ухмыльнулся, плюнув умершему офицеру в лицо:

– Мавр сделал свое дело!

Глава пятая. Будь же проклята эта война… (30 апреля – 3 мая 1921 года)

Петроград

Всего за каких-то три с половиной года советской власти державная столица Санкт-Петербург, творение Петра Великого, олицетворявшая собой могущество Российской империи, превратилась в полное убожество. Только ветер гонял мусор на его широких проспектах, тускло грязнели вечность не мытые окна, подслеповато щурясь на яркое, почти уже летнее солнце, да с проплешинами давным-давно не крашенных фасадов, словно больные проказой на последней стадии, стояли мрачные шеренги зданий.

Напрочь пропал дух горделивой столицы, Северной Пальмиры, что нынче, как вороватая крыса, перебралась в прежде мещанскую Москву. Разом потускнели величественные золотые купола имперских соборов. Да и сам город, превратившийся в 1914 году на волне германофобии в Петроград, а теперь стараниями главного большевика Зиновьева, что на самом деле носил совсем иную фамилию, переименованный в Петрокоммуну, стал совсем иным по своему духу.

Огромные заводы, что служили раньше опорой экономики могущественной империи – Путиловский, Обуховский, Металлургический, – ныне еле коптили небо высокими трубами.

Закрыты были большие верфи, кроме одной, простаивали многочисленные мелкие предприятия и фабрики. Пролетариат на собственной шкуре познал прелести советской власти с ее пайком из ржавой селедки, надоевшей до смерти перловой кашей, с принудительной мобилизацией и внушавшими панический ужас ревтройками.

Четыре страшные зимы пережил город, население которого за это время сократилось чуть ли не вдвое. Голод и холод, тиф, холера и другие болезни выкашивали людей, как в чумной год.

Отсутствие нефти и угля парализовало всю городскую инфраструктуру, почти не работали электростанции, давая только самую малость тока, а значит, останавливались заводы и фабрики, не работал водопровод и канализация, не дребезжали по улицам знаменитые петербургские трамваи.

Правда, большевики пытались кое-что наладить из ими же порушенного. На принудительные заготовки дров и торфа выгоняли «бывших», в категорию которых попадали все, кто до революции имел хоть какой-то достаток, – интеллигенцию, буржуазию, мещан, торговцев, бывших чиновников и служащих. Те работали хоть и неумело, но старательно, ибо смерть от голода казалась им еще горше.

Именно за нищенский паек, дававший возможность хоть как-то выжить и накормить голодающих детишек, большевикам удалось заставить население признать их власть и работать на нее. Продовольственные карточки служили тем регулятором, что отделяли живых от мертвых. Совершенно прав был Владимир Ленин, когда говорил, что тот, кто контролирует и выделяет хлеб, тот и держит власть. Потому паек давался не всем – часть «бывших» обрекли на жуткую голодную смерть.

Даже престарелая дочь Пушкина, Мария Александровна, что пришла просить хлеб к наркому просвещения Луначарскому, не получила заветные карточки.