Спасти Москву

А к селекции – и технологии. Сначала – из простых, но жизненно необходимых. Парники! Подумать, из чего их только ловчее делать. Стекла-то и нет, а пузырь, которым, как подметил еще у Калины, пользовались вместо стекол – мера ну совсем временная. За неимением другого ничего. Может, заодно что-то из инвентаря садово-огородного. Разобраться только сначала – что и как используют здесь.

Ну и овощи новые: картофель, помидоры да кабачки (ох и с благодарностью тот вечер припомнил преподаватель, когда Милован не дал разбушевавшемуся гостю переколотить все банки. Теперь и семена для помидорок есть, хоть и маринованные. Очень Николай Сергеевич надеялся, что удастся из них прорастить побеги молодые). Их показывая, на развитие флота необходимость напирать: соседи, смотри, уже на земли далекие ходят, за океаны, да диковины собирают и знания тайные, а нам – кукиш!

А к ним – технологии новые. Как уже приметил гость – топили здесь по-черному. Что у Калины в землянке, что здесь. Оно у князей и бояр, может, и были очаги какие-то, но до гордого звания «печь» ну никак недотягивали они. Кирпич бы научиться делать, а печь сладить для рукастого мужика – дело нехитрое. Все соседи по дачам, чуть что – к нему бежали. Сделай, мол, Сергеич! Сколько он их сложил люду разному! Так грех знания не применить свои!

А еще обратил внимание гость на то, что, несмотря на холода лютые, валенок не знали здесь. Этим тоже заняться предстояло; и обувь добрая, и технология новая, и здоровье поправлять – милое дело! Вон, Милован вечно дохает. Ему бы пару, чтобы ноги в тепле – и в лачуге, и на улице. А там прялки усовершенствованные, а потом и ткацкие станки, а после – и мануфактуры прядильные! И все: монополия британская на производство тканей будет нарушена, если вообще наступит!

Да от одних только мыслей об этом дух захватывало! Подумать только: избежать ошибок прошлого и развернуть сам ход истории! Невероятно!

За грезами и размышлениями он и не заметил, как улеглась за стенами метель да ночь спокойная наступила. В себя его привел натужный кашель Милована.

– Ох и душегуб ты, чужеродец, – прохрипел тот, подскакивая с топчана и, на бегу напяливая обувку да зипунишко, вываливаясь прочь из кельи.

– Чего такое? – впопыхах сунув ноги в валенки и прихватив аптечку, выскочил вслед за ним пенсионер. – Куда делся?! – проорал он в темноту, ища глазами товарища. Следуя петляющим следам, добежал он до тына, откуда уже доносились стоны охотника. – Милован?! – позвал тот.

– Поди прочь! – донеслось из темноты.

– Да что случилось-то?!

– Ох худо с брюхом от отравы твоей! В жизнь не допекало, а тут…

Как громом пораженный стоял посреди метели старик. Уж и думать не думал он о том, что на привычные такие лекарства так отреагировать организм может русича древнего. И поделом! С горячностью своею он уже едва не напортачил там, у Калины, и снова на те же грабли наступает. Вот и Милован теперь косо посматривать будет.

– Да не отрава это, – растерянно отвечал тот. – Сейчас вернемся, при тебе выпью! Духом одним! Крест вот тебе!

– Не отрава! – передразнил его тот.

– Да не приучен ты к такому! Я-то почем знал? Оно у меня от кашля, лекарство наипервейшее, если не можно неделю хотя бы дома поваляться! Детям малым даже даем!

– Чего?! – как зверь дикий кряхтя и отдуваясь, выполз из ближайшего ельника Милован. – Детям малым?! Ох и туго им там живется! Так, слава Богу, я не доживу! – зычно расхохотался он.

– Ты зла не держи, – примирительно пробормотал пенсионер. – Знать не знал, ведать не ведал, что ладное для меня тебе худом обернется!

– Ох, чужеродец, непросто мне с тобой будет, – снова согнувшись, нырнул он обратно в ельник.

Уже вернувшись в келью, Николай Сергеевич прямо при товарище своем выпил такую же точно порцию лекарства. А еще, вытряхнув по несколько таблеток угля активированного, сам принял и Милована заставил.

– Выпей. От брюха больного.

– Опять отравой напоишь ведь, – недоверчиво посмотрел тот на черные кругляхи. – Черные, что уголь!

– Сам ты отрава! – зашипел на него пенсионер. – Это и есть уголь! Пей давай, а то бока намну.

Тот осторожно, морщась, проглотил-таки четыре черных кругляка.

Остаток ночи провели они маясь. Бородач – брюхом больным, Булыцкий – сомнениями насчет правильности таблеток. Впрочем, под утро оба, утомленные, задремали.

– Ну, здоров будь, чужеродец, – прогнав сон, хрипло приветствовал Милован своего знакомца.

– А? – подскочил тот. И спать толком не спал, но дрема была. Дрема, из которой так безжалостно вырвал его Милован. – Час который? – не сообразив, поинтересовался тот, да тут же опомнившись, добавил: – И тебе не хворать. Брюхо как? – вспоминая события предыдущего вечера, обратился он к товарищу своему.

– Ничего вроде, – прислушался тот к ощущениям внутренним. – Да и с кашлем легче. Не так уже вроде душит.

– Еще выпьешь?

– Да пес его знает… Боязно, – честно признался тот.

– Выпей! Оно, конечно, брюхо покрутит, да все равно не так уже, как нынче. А с кашлем попроще будет.

– Да и пес с ним, с кашлем-то! Вон сколько терпел, так и еще перемогусь.