Спасти Москву! Мы грянем громкое Ура!

Константин с радостным чувством, грозящим сорваться в восторг, боялся пошевелиться, хотя кончики пальцев буквально покалывало от нетерпения потрогать на ощупь дивный, словно тончайшая вуаль серебристый свет.

— Иди!

Голос Цыренджапа глухо раздавался откуда-то издали, словно из-под воды.

— Куда?

Глупый вопрос, разрешения которого он сейчас так страстно желал, поставил его в тупик.

— Туда! — бурят вытащил из небольшого кожаного мешочка костяную фигурку коня, почти неразличимую под яркой связкой перьев, перемотанных цветными нитками, и осторожно положил ее перед костром на ярко-красную тряпицу. — Морин Зааян Буудал онгон проводит тебя!

Цыренджап торжествующе поднял руки вверх и потряс бубном.

Б-б-бум! Он обернулся вокруг себя. Б-б-бум! Он обернулся еще и еще раз.

Б-б-бум! На этот раз Константин услышал не удар бубна, а стук своего сердца.

Бум! Бум! Бум! Сердце замедляло темп, и грудь сдавило от нехватки воздуха. Бум! Сердце стукнуло в последний раз и остановилось.

Он внезапно погрузился в полнейшую темноту, словно разом перегорели все лампочки, или какой-то шутник вырубил пробки. Верх и низ утратили свое расположение, и Константин завис в пугающей пустоте.

Еле уловимый гул внезапно перерос в оглушительный грохот копыт, и он, подхваченный могучим вихрем, понесся вслед за безумным невидимым конем.

Удивительное ощущение бешеной скачки с завязанными глазами, когда все несуществующее тело и разум, чувствуя мощь и напор, погружено в беспросветный мрак, захватило его, и Константин полностью отдался этому чувству.

Внезапно яркие сполохи, словно картинки в детском калейдоскопе, завертелись, заполняя собой все пространство.

Жуткие голоса визжали, вопили, завывали на разные лады:

«Назови себя!»

Константин подавил желание потрясти головой, отгоняя наваждение:

«Как и в прошлый раз! Кто же я? Арчегов или Ермаков? Я уже не Ермаков, я не хочу им быть! Я — Арчегов! Я — настоящий Арчегов! Не тот, что сгорел от пьянки в стылом вагоне бронепоезда в Слюдянке, а настоящий, который хочет жить, которого ждет жизнь, война и любовь!»

Голоса, не унимаясь, терзали разум:

«Назови имя!»

«Я — Арчегов Константин Иванович, генерал-адъютант, военный министр Сибирского правительства!»

Арчегов закричал так, что, казалось, заглушил и бесчисленный легион визжащих демонов, и свист одержимой скачки, и стук собственного сердца, которое снова бешено бухало, норовя разорвать ему грудь и разнести вдребезги виски.

— Ты больше не сможешь вернуться…

Еле уловимый, на пределе человеческого слуха, голос Цыренджапа едва пробился в его разум, но не сумев там задержаться даже на долю секунды, растаял.

Собравшись в одну огненную точку, вся какофония звуков, словно железные опилки, попавшие в поле магнита, метнулась куда-то вглубь черепной коробки.

Собравшись в маленький кусочек металла, они стремительно пробили изнутри отверстие во лбу, уносясь наружу, а разум и все его существо заполнил яркий белый свет, уходящий вдали в горячую пульсирующую точку.

Свет! Константин его отчетливо видел и понял, что ему нужно любой ценою добраться туда, ибо там открыта дорога из мрака, и он рванулся что было сил…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ И СЕРДЦУ ТРЕВОЖНО В ГРУДИ…

(6 октября 1920 года)

Комрат

— Казаки!!!

Вопли потрясли Григулеску до глубины души, медлить было смертельно опасно. Капитан отбросил в сторону мокрую шинель и, забыв про ранение, лихо выпрыгнул из повозки.

— Засада!

— Обошли!

— Все пропало!

— Спасайтесь!!!

Офицер за эти дни уже привык к подобным сценам и не так нервничал, как в первый раз. И хотя в охранение обозов ставили пожилых и трусоватых, негодных к боевым действиям в поле солдат, был шанс пресечь панику пока еще в зародыше.

— Да стойте же, идиоты!

Солдаты прямо на глазах молниеносно превращались в очумевшее от животного ужаса стадо. Капитан Григулеску, сжимая в руке «браунинг», метался между ними, щедро наделяя тычками и ударами. Вот только бесполезное было это занятие — страх перед врагом оказался намного сильнее наказания за бегство с поля боя.

— Да остановись ты! Застрелю!

Офицер ощерил зубы, схватив за плечо молодого пулеметчика с исказившимся лицом и округлившимися до невозможности глазами, подернутыми белой пленкой панического отчаяния. Но свой «шош» солдат не бросил, а это внушало определенные надежды.

— Казаки!

— Казаки!!!

Отчаянные крики еще больше раззадорили разбегающихся румынских солдат — впитавшееся в кровь с материнским молоком, с вековых времен знакомое слово моментально вышибло из мозгов все мысли, включив здоровый инстинкт самосохранения, который помог румынам пережить несколько столетий османского владычества.

— Какие казаки?! — взвыл Григулеску. — Откуда они взялись за добрую сотню верст от Бендер?

Румынская армия, разорванная надвое стремительным русским наступлением, настолько живо откатывалась к Пруту, что вряд ли враг смог бы успеть организовать преследование кавалерией. Возможно, с той стороны в село вошел конный разъезд из десятка всадников, но это не великая угроза, ведь в сопровождении обоза шла целая рота.