Спасти огонь

Пару километров Хосе Куаутемок шел по следу. Когда он начал спускаться с очередного холма, раздался выстрел. Стреляли совсем близко. Другой бы дурак рухнул мордой в землю, но он-то не дурак. Он поднял повыше белую рубашку и стал махать как бешеный, будто кумбию отплясывал. Выстрелы прекратились. «Я друг!» — крикнул он и вытянул руки над головой. Из кустов вышли пятеро. Он замер, руки опускать не стал. Его окружили. Один подошел вплотную: «Чего ты тут забыл, пидор?» Хосе Куаутемок посмотрел на него и едва сдержался, чтобы не залепить прямо в рыло. «Мамашу твою, давалку», — ответил он. И чуть не получил пулю между глаз, но тут из кустов раздался голос: «Не стреляй, это мой факин кореш». И откуда ни возьмись, будто фея-крестная, появился Машина: «Вот зе фак ты тут делаешь, Джей Си?» Первый мужик, который чего-ты-тут-забыл-пидор, обернулся на Машину, как бы спрашивая, какие-бля-терки-у-тебя-с-этим-пидо-ром. Машина ладонью опустил направленный на друга ствол. «Это петух из нашего курятника, — сказал он и обнял Хосе Куаутемока. — Ты чего здесь-то?» — спросил он. «За тебя волновался. С чего бы я еще сюда полез?» Снова обнялись. Вот это настоящая дружба. «Я тебя не целую, — сказал Машина, — при пацанах. А то еще подумают, что ты свой велик у моей щелки паркуешь».

Когда они поняли, что бой проигран, попытались уйти на джипах как можно дальше. Других было больше, и они гнались за ними, пока не загнали в совсем уж непролазную глушь. Тогда они выставили тачки кругом, и под пулями семерым удалось скрыться в зарослях. Они ползли по-пластунски между опунциями и кустами кошачьего коготка. Расцарапывали руки, ноги и морду. По пути двое раненых окочурились. Выжили всего пятеро «Киносов».

Машина рассказал, как началась передряга. Дон Хоакин устроил в одном из своих домов барбекю в честь Галисии и его полицаев. Все шло зашибись, все красиво, пивас тут, виски там, пару дорожек снюхали, вот вам зелененьких, парни, ни в чем себе не отказывайте, попробуйте, эту траву гринго на крышах выращивают, типа органическая, посмотрите, каких украинок мы вам пригнали, ты видал такую жопу хоть раз, и тут стали стрелять. Дон Хоакин упал замертво — четыре пули в голову. Тощенький мальчонка, из тех, что на шелудивых псов смахивают, из тех, за которых и двух песо никто не даст, подскочил к нему и вынес в упор. Как только босс рухнул, федералы, хоть и братались только что с «Киносами», развернулись против них и давай палить. Восемь человек от них полегло. «Киносы» просекли подставу, метнулись на террасу и залегли за креслами. Долбаные плетеные кресла, хоть и с кожаными сиденьями, ни хрена не защищали. Пули сквозь них проходили, как сквозь масло. Еще кучка трупов. Потом и на улице стрельба пошла. «Самые Другие», с которыми федералы договорились слить «Киносов» с территории, взялись за телохранителей дона Хоакина, которые, не чуя дурного, перекусывали за домом. «Там и бежать-то некуда было, — рассказывал Машина. — Кто выжил, поскакали в траки и снесли ворота к чертовой матери». Федералы остались добивать раненых, а головорезы «Самых Других» сорвались за сбежавшими «Киносами». «Мы на Синко-Манантьялес уходить стали, а они у нас на хвосте повисли, тридцать коней, шутка ли».

Уходя от погони, «Киносы» обгоняли фуры по обочинам, пролетали через маленькие поселки под изумленными взглядами их обитателей. «Мы по рации переговаривались. Сюда сворачиваем, туда сворачиваем». На шоссе к Ремолино они развернулись, чтобы сбросить преследователей, но те смекнули, что к чему. «Киносы» растерялись, и Машина предложил ехать в Помирансию. Ошибка. Дороги в эхидо заканчивались, и дальше были только буераки, но на ста пятидесяти в час голова не варит.

Вскоре их догнали, прямо в деревне. Завязалась перестрелка. «Самых Других» было больше, поэтому они перекрыли выезды, и половина «Киносов» оказались в ловушке. Шансов у них не было никаких. Их расстреливали, как только они пытались выпрыгнуть из тачки. Только нескольким, в том числе Машине, повезло прорваться и уйти в заросли. Там они выставили джипы в круг. «Самые Другие» осадили их. Стемнело, а перестрелка все не прекращалась. От души строчили. С обеих сторон были потери.

Глубокой ночью главарь «Самых Других», натренированный в гринговской морской пехоте, сказал своим: «Остается только прямой штурм», и они ринулись вперед, как апачи. Почуяв неладное, «Киносы» включили дальний свет, и стало видно, что со всей поляны на них бегут десятки врагов. Машина умолял своих стоять до конца, но послушали не все: многие от ужаса ломанулись к домам и словили по пуле. А остальные отступили в горы, затерялись, и это спасло им жизнь.