Спасти огонь

Пятый раз оказался самым нежным и мягким. Он не душил меня поцелуями, не набрасывался на меня в первую минуту. Долго ласкал мою грудь, попросил раздвинуть ноги. Наклонился и несколько минут водил языком по клитору, чего раньше не делал. Потом лег на меня и очень медленно ввел член. Сделал пару движений бедрами и замер. Погладил меня по лицу: «Я хотел, чтобы мне понравилось, но совсем не нравится. Прости меня», — сказал он. «Мне тоже», — призналась я. Мы уселись на краешек кровати. Он взял меня за руку, поиграл моими пальцами. Я осмотрелась. Кремовые обои. Мягкие ковры. Классические кресла. Балкон с видом на сад. Роскошь на роскоши. С моими предыдущими возлюбленными — даже с Клаудио — я всегда бывала в мотелях. Мне нравилось чувствовать, что я в месте, специально выстроенном для того, чтобы люди занимались там сексом. Мне с детства внушали благоговение перед гигиеной и дезинфекцией, но меня дико возбуждала мысль, что в этих самых четырех стенах трахались десятки тайных любовников — яростно, безудержно, внимательно, нежно или боязливо. Педро возмутился, когда я предложила отправиться в мотель, где нас никто бы не узнал: «Я не хожу по крысиным норам, где работяги сношаются». Как и Эктор, он превыше всего ценил хороший вкус, и поэтому теперь мы сидели в номере категории sénior suite в отеле «Фор Сизонс», не зная, что сказать друг другу.

После полудня мы вышли из отеля, печальные и разочарованные. К счастью, дружба с Педро не испортилась, а стала только крепче. Мы ни разу не упрекнули друг друга, вообще не упоминали о случившемся. Но между нами осталось ощущение сообщничества и близости. Он снова стал верным спутником Эктора, а я — счастливой супругой Клаудио. И не кто иной, как Педро, сам того не зная, привел меня прямиком к ураганной любви, которая с корнем выкорчевала основы моей жизни и исказила ее до неузнаваемости.

Сеферино, о чем ты думал, сидя вечерами в инвалидном кресле, когда мой брат вывозил тебя на террасу и оставлял на милость погоды, все равно — под дождем ли, в темноте ли, на холоде ли? Было ли тебе горько чувствовать себя никчемным и униженным, не способным двигаться, выражать мысли, защищаться? Или ты бесконечно плавал в раздумьях о своем нищем прошлом и угнетенном народе?