Каждый оргазм напоминал мне о том, почему я с ним: чтобы избавиться от прогрессирующего обызвествления, убивавшего меня изнутри. На мне наросла корка, и я сама себя не узнавала. Каждая вибрация, каждая фибра наслаждения, каждый закоулок, исследованный губами, языком и пальцами Хосе Куаутемока вели меня прямиком к ядру жизни, МОЕЙ жизни. Я надеялась, что мои дети когда-нибудь поймут это или, даже лучше того, в самих себе обнаружат желание и силы, чтобы бороться за это ядро.
Две недели спустя Сампьетро сказал, что в следующий раз нам лучше переехать по отдельности, в разное время. Сначала Хосе Куаутемок, а потом, через несколько часов, я. Один человек меньше выделяется и не привлечет внимания соседей. «К тому же, — добавил он, — если поймают, то лучше уж одного, а не обоих». Я отказалась. Если я буду одна, приступы паники усилятся. Я не могла находиться без Хосе Куаутемока ни единой секунды. Мы даже в уборную ходили вместе. Раньше я и представить себе не могла, что буду испражняться на глазах у другого человека, тем более у мужчины. А с ним я делала это совершенно спокойно. Он даже вытирал мне задницу, и мы обсуждали результаты похода в туалет, включая размеры. Когда я писала, он подставлял пальцы, струя лилась прямо в ладонь. Потом он облизывал ее, и это невероятно меня возбуждало. В моем кругу нас назвали бы извращенцами, отвратительными любителями непристойностей. Если бы я хоть заикнулась о чем-то таком Клаудио, он сразу обозвал бы меня вырожденкой или чудовищем. Я впервые в жизни наслаждалась истинной близостью. Я не знала, как это можно было бы назвать, если не экстремальным проявлением любви.
Сампьетро, конечно, был прав, но и Хосе Куаутемок тоже воспротивился. «Я не собираюсь оставлять ее одну», — твердо сказал он. «Мы о ней позаботимся», — возразил Франсиско. Хосе Куаутемок оставался непреклонен. «Вы проведете порознь не больше получаса. Так вас безопаснее провести незамеченными по району, да и нам логистику облегчите», — увещевал Сампьетро.
В конце концов он нас убедил. Наша поездка за границу должна была вот-вот состояться, и следовало быть особенно осторожными, чтобы ничего не испортить. Мы должны были вылететь на частном самолете в Гватемалу, а оттуда — в Доминиканскую Республику. Там мы будем во временном убежище, пока не решится вопрос о месте постоянного. «Добудем вам свободу», — заверил нас Сампьетро. Неисчерпаемые юридические и финансовые ресурсы Франсиско вселили в меня надежду. Отъезд становился реальнее с каждым днем.
Перед уходом Хосе Куаутемок отдал мне револьвер Альберто. Научил заряжать, взводить курок, держать, целиться и прятать за поясом, чтобы под одеждой было не видно. «Всегда ходи с ним».
Мы поцеловались, и он ушел. Увидев в окно, как он идет без меня по улице, я впервые испугалась. И я не могла контролировать свой страх. Вскоре он перешел в нестерпимое желание выбежать на улицу с оружием в руках и проорать: «Я Марина Лонхинес! Попробуйте меня взять, если осмелитесь!»
Окопный синдром снова дал о себе знать.
Машина дочитал заметку в бульварной газетенке и улыбнулся. «Шакалы бегут из Восточной тюрьмы», — гласил заголовок. Хосе Куаутемок упоминался в числе самых опасных преступников среди сбежавших, и его поимка объявлялась приоритетной. Между правительством и «Теми Самыми» разразилась потасовка, и даже если нарко победят, им придется еще долго чинить поломанное. Сейчас блондина вряд ли охраняют. Сезон охоты официально открыт. Это властям, может, трудно найти Хосе Куаутемока. А бандитам как два пальца обоссать. Есть такая шутка: «Кто-нибудь когда-нибудь видел слона, спрятавшегося за цветком?» — «Нет, никогда». — «Они просто хорошо прячутся». Бандиты — мастера искать за цветочками, а Хосе Куаутемок — слон размера XXXXXXXL. Всего-то и нужно просмотреть все цветы.
Стоило только «Тем Самым» ослабить контроль, и мыши пустились в пляс. Пока боссы бодались с правительством, мелкие сошки взялись за старое. Снова повадились воровать, насиловать, похищать, грабить, обирать, вымогать. Воспользовались, так сказать, акцией. Показатели преступности взлетели на 1006 % за три дня. Столичная полиция тоже без дела не сидела, взятками свое получила, типа, ты-налетчик-а-я-твой-счетчик, и молчок, а то всем хуже будет. Добавьте к этому салату триста восемьдесят семь зэков, сбежавших из Восточной тюрьмы, плюс еще до хрена — из прочих тюрем. Все они не имели ни малейшего желания реинтегрироваться в общество, а имели очень большое желание наверстать упущенное за годы в кутузке. Бабло им нужно было срочно, что определило характер преступлений. Экспресс-похищения, кражи в универмагах, грабежи на Виадуке. Налетай, прилипалы, пока акулы отвлеклись.
Пока соглядатаи «Тех Самых» были заняты, Машина снова обрел полный доступ к преступному миру. Он вернулся в переулки, в тупики, на лестницы, ведущие к кварталам на берегах сточных вод (тех, куда сбрасывали мертвецов, — в Венецию трупов). Договорился с осмелевшими главарями и с полицейскими, у которых словно на лбу было написано: «Хочу бабла».