Спасти огонь

Эсмеральда в какой-то момент так утомилась, что вырубилась. Хосе Куаутемок сидел на краешке постели, смотрел на нее голую, и ничто не закрывало ему обзор. Ничегошеньки. Даже сережек и колец на ней не было. Красивая, зараза. Не зря Машина так на нее запал. Четкая, жженая, со своим уличным ноу-хау. Из тех баб, что знают, какие они красавицы и как их все хотят, и понимают, что продлится это недолго, а пользу может принести немалую. Эсмеральде удалось устроить стабильную личную жизнь с нарко среднего звена и не завидовать шустрым бабенкам, отхватившим себе больших шишек. Вкус у нее отвратный, это, конечно, минус. Окультурить бы ее не помешало. Зато не страдает неизлечимыми пороками, нету в ней дурости, блядства, продажности и охоты зазря душу мужику мотать.

Хосе Куаутемок провел руками по круглым ягодицам женщины, с которой только что трахался. И подумал: вот она, нирвана. Запустил палец поглубже и вытащил. Палец был мокрый от вагинальных соков и его собственной спермы. Понюхал. Все запахи мира в одном. Все тайны природы в одном запахе. Все загадки вселенной, вся эволюция видов, вся неистовость творения в одном запахе. Облизал. Горько-сладко-солено-кислый вкус жизни. Нирвана.

Солнце только встало, а от жары уже асфальт плавился. Кондиционер начинал проигрывать битву. Из-под двери врывались горячие потоки воздуха. Занималось жгучее утро. Хосе Куаутемок поднялся и голышом пошел к холодильнику. Пошарил: ветчина, сыр, авокадо, пиво, кока-кола, яйца, фарш. Неплохи дела у скромного нарко. Прямо средний класс. Ни образования, ни наследства, ни связей — настоящий селф-мейд-киллер.

Хосе Куаутемок сделал себе сэндвич и, как в легенде про влюбленные вулканы Попокатепетль и Истаксиуатль, уселся подле спящей подруги. Скоро она тоже уедет отсюда. «Самые Другие» заняли город и теперь будут отстреливать «Киносов» и их родственников до последнего. «Самые Другие» сметают конкурентов не глядя. Поэтому она и пошла на измену. Апокалипсис для «Киносов» начался ровно в ту секунду, когда Лапчатый спустил курок и снес башку дону Хоакину. Все равно конца не миновать, так почему не потешить тело, не уступить искушению? Знакомый ей мир вот-вот рухнет. Изгнание будет долгим и трудным. Скоро пойдут слухи, что, мол, жена Машины выспрашивала там и сям про Лапчатого и про Галисию. Она достаточно пообтесалась на здешних улицах, чтобы понимать: не сегодня завтра ей объявят наркофетву.

Хосе Куаутемок доел сэндвич. Стряхнул крошки с покрывала и пошел мыться. Кто знает, когда его теперь ждет горячий душ. И когда он опять увидит голую женщину. Пластиковый козырек над крыльцом щелкал от зноя. Потолок звенел от зноя. Окна трещали от зноя. Весь мир, вся вселенная чуть не лопались от зноя.

Он вылез из душа и вытерся полотенцем, которым накануне вытиралась Эсмеральда. От полотенца до сих пор пахло ею. Он оделся и снова присел на кровать, обозрел прекрасный пейзаж спящей женщины. Поцеловал ее в плечо. Прошептал: «Увидимся, Эсмеральда». Она не пошевелилась, глубоко спала, усталая. Он наклонился над ее ягодицами, раздвинул их, погрузил нос в темный эдем, втянул ноздрями запах. Нирвана.

Взял с тумбочки револьвер, шесть патронов зарядил в барабан, оставшиеся четыре спрятал в левый карман брюк. Засунул ствол за пояс и пошел к двери.

Последний день