— Я очень люблю тебя. Я с тобой счастлива, Ракх.
— И я счастлив с тобой, Роза.
Но — всё вязче трясина, всё гулче музыка, всё стремительней мчится наше время. Мы оба хватались за мгновения, вот только Ракх не боялся предстоящей боли, как я. Он жил с ней много лет, и знал, что не сможет повернуть назад. В его сердце не было места сиянию осеннего солнца, его душой правил холодный голубой свет полных Лун…
Я знала, что никогда не забуду этот танец. И мне бы очень хотелось уметь возвращать счастливые минуты, проживать их снова и снова. И чувствовать властность и силу Ракха, идти за ним следом, куда прикажет, быть податливой в облаках, и послушной ветрам, что нашёптывали нам о неизбежности. Он был в эти мгновения собой настоящим — для меня, а я стала для него лучше себя прежней. Шаг, поворот, прикосновение губ… Мне было всё равно, что о нас подумают, я лишь хотела прочнее завязать узлы той верёвки, что ещё удерживала нас на краю топей.
— Я люблю тебя, — повторила я, чувствуя, что слезы уже дрожат на ресницах.
Мужчина склонился и сказал тихо, только для меня:
— Э тур ми сата. Таро эр ми, Роза. Эр ми огри, нэр лива.
— Что… это значит? — прошептала я. — Что ты сказал, Ракх?
— Что ты — моя звезда на тёмном небе. Что я, даже ведая твой свет, всё равно собьюсь с пути.
Он вытер мокрые дорожки на моих щеках, вздохнул едва слышно и тяжело. Музыка смолка, и я, не обращая внимания на гостей, поднялась на носочках поцеловать Ракха. Вот только избрала для этой цели не его губы, а израненную щёку, а затем тёмное око, которое обычно он скрывал.
— Я буду освещать твой путь, пока жива. Но лучше нам не говорить об этом здесь.
Ракх кивнул. Он смотрел на меня с затаённой болью и тоской, словно никак не мог в чём-то важном признаться. Но что ещё я не знала о нём? Какое-то преступление, злое колдовство? Неважно. Главное, что мы были по-настоящему близки. Именно поэтому он говорил со мной на своём языке — доверял того себя, которого давно утратил, хотел, чтобы хоть кто-то узнал его родную речь. Пусть даже я не понимала стеакского…
Я не сразу поняла, что музыка уже не звучит, и все на нас смотрят. Вардарский и осенний языки были похожи, но некоторые особые фразы могли понять только представители того или иного народа, и до меня донёсся чей-то шёпот:
— Благословенная осень.
Так говорили лишь тогда, когда видели что-то поистине прекрасное. Неужели это наш танец вызвал у гостей светлые чувства? Но мы просто были собой, к тому же не слишком и старались попадать в ритм — лишь чувствовали, желали, надеялись ухватиться за неосуществимую мечту… Я не видела недоумения или пренебрежения на лицах людей. Никто не смотрел на нас осуждающе. Почти все гости, даже родители, улыбались, и у меня зашумело в ушах.
— Ракх, отведи меня в комнату, пожалуйста, — попросила я.
— Конечно.
Нас провожали теплом и стройными энергиями осенней магии. Никто не спрашивал, куда мы вдруг собрались, и никто не попытался остановить. Наверное, вид у меня был бледный — решили, что я просто устала. Мне же показалось в этот миг, что я прямо сейчас прочитаю некое важное предсказание судьбы, но загадка грядущего так и не пожелала открыться… Я, не думая ни о чём, просто уснула под боком у Ракха — с нетронутой причёской, неимоверно уставшая и продолжающая танцевать и слышать печальные слова на чужом языке.
Глава 17
Свадьба прошла замечательно, но для меня — как во сне. Если бы Ракх не держал меня всё время за руку, я бы, наверное, выпала из реальности окончательно, и ничего вокруг не замечала. А так увидела, как прекрасно розовое платье невесты, и красива сама Элеонора, как волнуется жених, как счастливы родители… Мне было странно. Конечно, я тоже радовалась за сестру, но на сердце было тревожно, и определить, доброе ли это волнение, я не могла. То ли стоило ожидать чего-то неожиданно приятного, то ли — неожиданно страшного.
Цветок Жарса расцвёл как раз перед началом церемонии, и я успела вручить его вместе с подарком Ракха и Аника — потрясающе красивым ожерельем с голубыми топазами. Было видно, что украшение мужчины выбирали тщательно, и Элеоноре оно очень понравилось.
— Где вы отыскали его? — восхитилась сестра. — Голубые топазы у нас не продают!
— Просто мы знали, где искать, — хитро улыбнулся Аник, и Эли не стала уточнять.
— Я буду поливать его постоянно, а, когда даст новый побег, пересажу в просторный горшок, — повернувшись ко мне, сказала она.
— А если появится третий отросток — можно и в сад отправлять, — улыбнулась я. — Ты ведь всегда мечтала, чтобы жарсы росли под окнами.
— Ты помнишь, — прошептала она, и едва не расплакалась. — Прости. Спасибо, сестра. Непременно поговорим об этом вечером… Нет, утром.
— Именно, — улыбнулась я. — Потому что сейчас ты принадлежишь мужу, и вечером вам будет не до меня и не до цветов.
Элеонора покраснела, и в её глазах мелькнуло пронзительное выражение.
— Ты…
— Потом поговорим.