Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови»

Фомин положил на столик блеснувшие золотом и серебром кресты. «Легенду» для него подобрали серьезную и, главное, относительно правдивую. Теперь предстояло пройти первую проверку под внимательным взором этой молоденькой девчушки, что искренне ему симпатизировала.

Эти два дня поездки Семен Федотович блаженствовал на седьмом небе, окруженный заботой и участием. Ему нравилась Маша, Машенька, как он ее мысленно называл, но старый офицер боялся даже мимолетно ей это показать — слишком велика была разница в возрасте, ненадежно его нынешнее положение без кола и двора, да навечно изуродованная физиономия.

Кра-са-вец, прямо слово, только людей пугать!

Однако говорить все это он девушке не стал, а исподволь стал ей выкладывать свою новую биографию. Задействовав первым делом награды, ибо девчушка пристала как репей, требуя показать ей заслуженные кресты. Ведь не могли обойти наградами боевого капитана, тем более бронечастей.

— Меня в тринадцатом в армию отправили, как раз двадцать два года исполнилось, — уверенно начал Фомин излагать «жизненный путь», причем резко измененный. Тут объяснимо — тело непонятным образом омолодилось, так что полтора десятка лет пришлось скинуть или добавить десяток, если от настоящего возраста в этом времени исходить.

— В артиллерию попал, потом во взвод блиндированных автомобилей. Но это уже в пятнадцатом было. Вот кресты за службу и получил, один раз германцы мой броневик подбили.

Маша подержала на ладони два солдатских Георгиевских креста, погладила пальчиком черно-оранжевые ленточки. Награды были подлинные — Фомин их получил из рук генерала Каппеля и адмирала Колчака в тойжизни, в девятнадцатом году. Потому решил носить — честно заслуженные.

Контрразведчик, разрабатывавший ему новую биографию, был с таким подходом полностью согласен, существовала вероятность наткнуться на офицера-сослуживца, а с нижнего чина какой спрос, да кто их в то время запоминал. Много было, серых и неприметных тружеников войны, честно воевавших и не сверкавших звездочками на погонах.

— А прапорщиком я в семнадцатом стал, при Сашке Керенском. Ох уж времечко было, армия на глазах разваливалась…

— Мне отец рассказывал, он тогда донской казачьей батареей командовал, — тихо сказала Маша и взяла орден Святого Станислава третьей степени с мечами. — Я как этот крест увидела, так сразу поняла, что вы офицером после февраля стали. Орлы между лучами без корон.

— Отобрала революция, — согласился свежеиспеченный капитан. Он чувствовал себя уверенно — ему изменили только отчество и фамилию, а имя оставили прежним. В отместку Арчегову он взял его настоящую фамилию. И к великому удивлению, такая фамилия оказалась у Маши. Невероятнейшее совпадение!

— А «клюквы» у вас нет?

— Была, на кортике знак с темляком носил, как в бронечастях положено, — развел руками Фомин с нарочитым сожалением. Орден Святой Анны четвертой степени, первая офицерская боевая награда «за храбрость», носилась исключительно на холодном оружии.

— Да где-то задевалась, видно, при взрыве броневагона. Хорошо, что сам выжил.

— Я вам «пряжку» сама закажу, их сейчас все офицеры на груди носят и георгиевские, и анненские — шашки же отменили.

— Да я сам хотел заказать, да после выписки закрутился, три дня на сборы дали всего…

— А что ж по ранению отпуск не взяли, Семен Андреевич? Отдохнули бы хорошо, поправились. А так из лазарета и прямо в дорогу.

— У меня выбора не было, Мария Александровна. Бронемотовагон я под команду только в октябре смог бы получить, а тут вакансия открылась, командиром танкового отряда в самом Крыму. Подполковник по чину, не майорская должность. Грех отказываться. Да и служить на юге, в благодати, чуть ли не курорт, многие завидовали.

— Назначение хорошее. Рядом с вами будем. Я домой еду, не знаю, что с папой и мамой. Писала им…

— Найдем, Мария Александровна. Мне по приезде две недели дадут на отдых, на завершение лечения еще десять дней добавят. Так что обязательно найдем, помогу вам.

— Этот знак вы за Ледяной поход получили, ленточка георгиевская, не бело-зеленая сибирская. — Девушка сглотнула комок и снова вернулась к прерванному разговору о наградах.

Последний знак Фомину нравился больше всего, и он, в отличие от «Стаса», был честно им заслужен в чине генерала. Массивный серебряный венок из дубовых листьев накрывал наискосок золотой меч — награда была очень похожа на знаменитый добровольческий знак Ледяного похода на Кубань в январе-феврале 1918 года, когда маленький отряд белых повел от Ростова генерал Лавр Георгиевич Корнилов.

— Я весь путь проделал, от Омска до Красноярска и обратно. Тяжелый путь, страшный!

— Ужасный, — тихо промолвила девушка, и, словно ей стало зябко, накрыла ладошками плечи.

— Что с вами, Мария Александровна?! Вам плохо? — вскинулся Фомин с дивана.

— Ничего, Семен Андреевич. Просто вспомнила это… Действительно страшно, какой-то кошмар, что будет терзать меня всю жизнь…

Москва