Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови»

— Наличие трех эсминцев и двух подводных лодок на Каспии нужно только для войны, дабы прервать наши перевозки от Гурьева. Но сейчас вряд ли… А вот если вы их передадите или продадите, то гарантия искренности ваших намерений будет для нас полная. Тем более что на Астрахань мы не претендуем. Да и не нужна она тогда будет, по большому счету.

— Я думаю, этот вопрос могут решить наши технические специалисты.

— Вот и хорошо, Лев Давыдович, с вами приятно иметь дело. Да, вот еще. И опять по флоту.

— И чем же он вам так приглянулся, Константин Иванович?

— Мало ли что может случиться в самое ближайшее время, хотелось бы встретить его во всеоружии. У вас в Николаеве есть подводная лодка типа АГ, да еще три-четыре ее «товарки» на стапелях. Да столько же «эльпидифоров», да полдюжины самоходных «болиндеров». Все в высокой степени готовности, за полгода-год можно в строй ввести. Они не представляют для нас угрозы — флот может наглухо закрыть Бугский лиман минными заграждениями и спалить верфи. Тут дело в другом — мы желаем убедиться в высокой эффективности коммунистического труда.

Троцкий долго молчал, задумчиво глядя на Арчегова, стараясь понять затаенное в словах. От этого пронзительного взгляда военному министру стало зябко, и он постарался скрыть это ощущение словесной завесой:

— Мы оплатим строительство, накормим рабочих до пуза, но корабли нужны нам. Зачем их зря терять? Ведь не секрет, что на нас сильно давят, но мы выдержим. — Арчегов проникновенно посмотрел на Троцкого и тут же развел руками, как бы извиняясь: — А вот некоторые могут того давления не выдержать, да и искушение для них слишком велико.

— Хотите выпить красного вина, Константин Иванович?

От такого предложения Арчегов чуть не поперхнулся, но, взглянув на Троцкого, собрал всю волю в кулак и безмятежно произнес:

— Хорошо бы бессарабского, там просто чудесные виноделы. И вина хорошие, крымским или грузинским почти не уступают.

Троцкий тут же сделал характерный знак порученцу, тот вышел, и не прошло минуты, как на столе стояла пузатая бутыль, оплетенная соломой. Уже открытая, явно ожидавшая продолжения беседы с ее использованием.

«Все он понимает, бестия. Умен! Намеков можно дальше не делать — „льва революции“ теперь не нужно убеждать». Арчегов потянул терпкое вино из бокала, оно было превосходным. Генерал не был ценителем вина как такового, просто любил пропустить стаканчик и потому отказываться от предложения Троцкого не собирался. Зачем это делать, если тот всячески демонстрировал радушие и гостеприимство.

Встречу сибирской делегации на Ярославском вокзале устроили московские большевики по высшему разряду — почетный караул лихо взял «на караул», оркестр играл марши, сновали иностранные корреспонденты. А на перроне поезд встречал сам председатель Реввоенсовета республики в сопровождении многочисленной свиты, в которую входило несколько наркомов.

К великому удивлению Арчегова, здесь присутствовал даже глава Коминтерна, который сменил свою фамилию, характерную для западных белорусских местечек, на более благозвучную для русского восприятия. Впрочем, так же поступило подавляющее большинство из нынешних властителей России, того же Троцкого-Бронштейна взять.

От такого нарочитого и липкого, как медовая патока, приторного радушия военному министру резко поплохело. Особенно стало худо после торжественного объявления о награждении его орденом Боевого Красного Знамени за проявленную храбрость в майской стычке и спасение жизни председателя Совета министров Сибирского правительства, чуть ли уже не союзного большевикам, как явствовало из слов председателя ВЦИК, будущего «всесоюзного старосты».

Деваться было некуда — принятая на себя роль прокоммунистического деятеля заставляла Арчегова отвечать на славословия с улыбкой дружеского восхищения. Хотя, представив, как он явится на Военный совет в Крыму с привинченным на китель БКЗ, Константин Иванович хмыкнул. Это был бы самый легкий способ совершения самоубийства.

Впрочем, сейчас Арчегов с пронзительной ясностью понимал, что принес свою жизнь в жертву России. Ну что ж, не он первый, не он последний, одно плохо, что под надетой намертво ненавистной для него личиной придется погибать…

Ливадия

— Ваше императорское величество, — за спиной раздался тихий голос флигель-адъютанта. — Прибыл адмирал Колчак. Ему назначено.

Михаил Александрович тяжело поднялся с маленького диванчика, в который раз окинув взглядом комнату. Много лет назад это была его детская, здесь он жил и играл, когда семья приезжала сюда, в благословленный Крым, на отдых. Все вместе — папа, могучий гигант в русской косоворотке, и мама, что сейчас на своей родине в Дании, непутевый брат Ники, любимый Гоги…