Спасти Персефону (СИ)

Да, он снова был Гекатой — Аид решил, что так будет безопаснее. Геката, она ведь может подняться на Олимп по каким-то своим делам — поболтать с богинями, поискать каких-нибудь редких ингредиентов для своих зелий? Пускай она почти полстолетия не выбиралась из Подземного мира — но ведь может? Может?

Конечно, может. Ее ведь не прогоняли с Олимпа пинками в чувствительные места, и не орали «только попробуй вернуться» — в отличие от Гермеса. Потому, что если бы Геката подслушала беседу Афины, Артемиды и Афродиты, она догадалась бы держать язык за зубами, а не растрепала бы обо всем Зевсу. Или, по крайней мере, приложила бы максимум усилий, чтобы эгидодержец поверил именно ей, а не любимой дочери Афине. Может, зелье бы какое-нибудь приготовила…

Геката, в отличие от Гермеса, не была дурой. За все время, что он ее знал, она допустила всего одну ошибку — впустила в свой дом одного несчастного бога.

Ей следовало гнать Психопомпа поганой метлой — тогда, наверно, за ней не пришел бы Арес.

И Гермесу бы не пришло сотню лет вспоминать, как…

Вуаль скрывает лицо Гекаты, видны только пухлые алые губы:

— Визит Владыки — такая неожиданность, — ровный, спокойный, бархатный голос.

И чуть заметная пауза перед словом «Владыка», словно Гекате приходится напоминать себе о новом статусе Ареса. Уже почти тысячу лет новом, да.

— Не знал, что у тебя что-то… с этим, — Неистовый небрежно кивает в сторону Гермеса. Конечно, когда набросил на растерявшегося племянника сеть ковки Гефеста, можно и покивать. — Тебе же хуже.

В его словах, в улыбке, глазах — приговор, но кто рискнет его исполнить? В покоях колдуньи никого нет. Насколько силен бог войны в схватке один на один?

Губы Гекаты трогает усмешка.

Арес открывает рот и с хрипом втягивает в себя воздух. Втягивает и втягивает, словно не в легкие, а в желудок, и воздух в комнате приходит в движение.

И тут Гермес понимает, как именно они собираются проделать то, что собираются, и почему их уже никому не остановить.

Никому и ничему.

Ему, бестолковому, не стоило и пытаться в одиночку справиться с заговорщиками. Не стоило и пытаться преградить путь Войне, пожирающей мир.

Своим дурацким поступком он только поставил Гекату под удар!

— Она ничего не знает! — захлебывается криком Гермес. — Я ничего не сказал! Ничего!

Вихрь ненадолго стихает — изо рта Ареса доносятся слова:

— Гермес, все знают, что ты — трепло. Сейчас ты не скажешь, а завтра об этом аэды споют.

Он снова начинает втягивать в себя воздух. Цепи Гефеста, приковавшие Гермеса к ложу, натягиваются и звенят.

Геката стоит с загадочной улыбкой на губах, и непонятно откуда взявшийся ветер треплет одежду всех трех ее тел.

— Не надо! — кричит Гермес, у него не хватает духу на это смотреть. — Не надо! Я ничего не скажу, клянусь! Я ничего не скажу, не спою, не напишу и даже не нарисую, клянусь Стиксом! Я буду служить тебе…

Красиво очерченные губы Гекаты раскрываются для одного слова:

— Дурак.

— Согласен, — глумливо ухмыляется Арес, и вихрь из его рта захватывает и тащит Гекату вперед.

В бездонную пасть войны.