Спасти президента

Существуют тридцать два испытанных способа надолго отключить противника голыми руками. По крайней мере, двенадцать из них наносят минимальный ущерб здоровью. Восемь из этих двенадцати имеют прямое касательство к шее человека.

В то мгновение, когда рулевой повернул свою крупную голову, я обхватил ее в замок и, не давая опомниться, нажал на две точки. Одну — сантиметров на пять ниже левого уха, а другую — между третьим и четвертым шейными позвонками.

Все произошло беззвучно. Санитар дернулся и обмяк, выпустив руль. Благодаря черепашьей скорости электрокара я легко перехватил управление и остановил повозку под сенью каштана. Даже если Эрнест Эдуардович вздумает проследить в окно за моим отбытием, он все равно ничего сверху не разглядит. Помешают крона дерева и купол беседки.

По-воровски озираясь, я выволок свою жертву из электрокара и перетащил рулевого в прохладный оазис беседки. Лучшие дизайнеры «Моспроекта» недаром ели свой хлеб с маслом: под каждую из двух деревянных лавок, прибитых внутри, можно запихнуть не то что человека — коня со святым Георгием в придачу. И еще места хватит для змея.

Прежде чем упрятать тело жирное в беседке, стоило прихватить с собой его халатик от кутюр. Санитар перебьется, а мне — какая-никакая маскировка. У нас в любой клинике белый халат вкупе с невозмутимой мордой давно заменяют удостоверение личности. Проверено.

Я совершил акт мелкого мародерства, затолкал обворованного беднягу под лавку и уже в образе санитара вернулся за руль. Со стороны мои манипуляции остались незамеченными. Следовательно, рассудил я, ни покоя, ни безмятежности я еще не нарушил.

Беседа с главврачом, несмотря на ее краткость, была для меня полезной. Теперь я уже знал: где-то во втором больничном корпусе хранятся сведения о бывших пациентах заведения. Очень возможно, что есть там и данные Исаева — нашего трудноуловимого «Мстителя».

Под моим руководством электрическая повозка тихо обогнула клумбу с голландскими тюльпанами. Осторожно свернула по дорожке направо. Без шума остановилась у дверей корпуса с крупной бронзовой двойкой на фасаде. Похоже, здесь.

Вылезая из электрокара, я нащупал в боковом кармане джинсов универсальную отмычку. Эрнесту Эдуардовичу так нравятся зарубежные причиндалы, что дверные замки они наверняка тоже ставили импортные. Удовольствие одинаково дорогое и бесполезное. Наши замки еще, случается, взбрыкивают при грубом вторжении в их организм, а уж с привозным-то хламом у моей отмычки стопроцентная совместимость. Когда меня выпрут с Лубянки, поступлю в воры-домушники.

Насчет финского паркета и облицовочных мрамора с лазуритом главврач не надул: все внутри так и было. Тяжелые баварские люстры вполсилы освещали просторную рекреацию, у стен которой выстроился ряд мягких плюшевых диванчиков. По левую руку уходил вдаль широкий коридор с множеством однотипных дверей без опознавательных знаков.

Наугад я повернул задвижку первой двери и вмиг догадался, что забрел не туда.

Посреди комнаты стояла длинная узкая кровать. По ней взад-вперед гулял одетый в розовую пижаму долговязый седой мальчик — лет пятидесяти, если хорошенько всмотреться. Очки без стекол и карандаш за ухом придавали ему вид глубокой философской скорби.

— Ужин? — капризно спросил он, заметив присутствие человека в белом халате. — А почему так рано?

— Нет, не ужин... — Я попятился прочь от пожилого мальчика.

Сквозь седой ежик его волос просвечивала багровая нитка свежего шва. В клинике Эрнеста Эдуардовича, видимо, лечили не одними только покоем и голландскими тюльпанами: шов означал трепанацию черепа. Как в страшном американском фильме с Джеком Николсоном.

— Стойте, не уходите! — велел мне горемыка, претерпевший лоботомию. — Ну-ка слушайте!

Он обхватил себя руками за плечи, запрокинул голову и с выражением провыл:

«Ласки девы не нуждаются в рекламе.
Чем мы старше и мудрей, тем выше траты.
Бросив женщин, я бы мог скупить парламент.
Да путаны мне милей, чем депутаты...»

Обитатель комнаты умолк и выжидательно посмотрел на меня.

— Мне понравилось, — из предосторожности похвалил я. — Простите, я тут недавно работаю, немного заблудился... Где регистратура?

— Потом! — Седенький мальчик взмахом ладони отмел мой глупый вопрос. — Сперва скажите: очень похоже на Бродского?

— Очень, — проникновенно сказал я. — Так где регистра...

— Не-е-е-ет! — громким шепотом перебил меня этот несчастный, соскакивая с кровати. — Лучше! Лучше Бродского! Забирайте вашу Нобелевку обратно!

Выхватив из кармана пижамы увесистую пачку зеленых ассигнаций, он швырнул ее в меня. Я отпрянул обратно в коридор. Денежный ком вылетел из комнаты вслед за мною, чтобы там, в коридоре, рассыпаться на десятки бумажек. Дверь хлопнула, а зеленые банкноты остались лежать у моих ног.

Я поднял с паркета несколько штук.