Спасти рядового Краюхина

– Пожалуй, – буркнул Жорож. – Отойдем подальше, картошечки наварим… Поедим хоть по-человечески.

Превозмогая себя, Виктор прошелся еще по нескольким избам. Мертвых там не было, зато среди убогого скарба удалось сыскать котелок и даже топор.

Покидали деревню мертвецов с тяжелым чувством, а у Тимофеева впервые родилось понимание того, почему Марлен остался, не пошел с ним в «светлое будущее».

Вряд ли Исаев знал больше о войне, о том, как здесь любили и ненавидели, терпели горе и мстили врагу. Бабушка рассказывала маленькому Вике, что его дед Коля пропал без вести. Этот факт удержался в памяти, но никаких особых чувств не вызывал.

А у Марлена вообще никто не погиб на войне, он знал это время лишь по книгам да по кино.

Просто, наверное, Исаев более чувствительный, что ли…

Тимофеев скривил губы. Чё ты выдумываешь, Вика?

Чего выкручиваешься, будто оправданий ищешь? Ну, просто признай, что дураком был с самого начала. Ты зачем сюда пошел? Интересно было? Приключений захотелось?

Ты просто не понимал сути, не разумел тутошнего реала.

Теперь-то тебе, друг ситный, многое открылось. Ты уже не спешишь обратно, потому как врос в здешнюю жизнь, погрузился в нее с головой.

Вот когда ему в последний раз припоминались ночные клубы, «Бентли» и прочие причиндалы «красивой жизни»? А он уже и не помнит!

Недаром его папан больше всяких омаров и фуа-гра ценил обычную картошку – вареную, с селедочкой, с лучком, с черным хлебцем. Или борщ, но не просто так, а майонезом забеленный, да с пампушками, и чтоб с чесночком!

Тимофеев сглотнул. Скоро угостишь свой организм простой и сытной едой – картошкой под грибочки.

Вернувшись к мыслям о Марлене, Виктор с неохотой признал правоту товарища. И дело тут вовсе не в эмоциях, а в том, что для Исаева понятие «долг» было куда значимее, чем для него.

В среде таких, как он, отпрысков богатеньких родителей, считалось хорошим тоном высмеивать все «совковое», включая День Победы. А какими смешными были эти ветераны-фронтовики! Суетливые, шамкают своими беззубыми ртами, трясутся так, что иконостасы медалей звякают…

Чтобы оборвать тот издевательский смех, надо было оказаться здесь, на фронте. Они все тут, будущие «участники ВОВ», еще молодые и здоровые, бьют врага, как могут, не шибко жалея себя. Не все из них распишутся на рейхстаге – неисчислимое количество веселых, бесшабашных парней сгинут, лягут в лесах и полях, чтобы потом их кости находили поисковики. И останутся от них одни лишь пожелтевшие фотографии, да и те будут висеть дома у таких же фронтовиков, кому удалось вернуться с кровавых полей.

Неожиданно Тимофеев вспомнил, какое у Марлена было лицо Девятого мая, когда по Тверской шагал «Бессмертный полк» – тысячи людей шли потоком, а фотографии погибших дедов качались над ними, пестря и пугая числом.

Исаев напрягся тогда. Губы у него сжались, глаза прищурились, и такое ожесточение проступило вдруг на лице…

Так что пусть не врет, будто лишь тут все решил! Он давно уже был готов бить фашистов, и вот – все у него сошлось, совместилось. И у Краюхина. Один он – третий лишний…

…Забрались беглецы в самую глушь, развели небольшой костерчик, зачерпнули водички в ручье, помыли картошку, сварили. Дух пошел…

Перебрасывая с руки на руку горячую картофелину, Тимофеев очистил ее, обжигаясь, и откусил, дыша ртом. Охладил скользким грибочком. Хорошо!

– Водочки ба! – вздохнул Остап.

– Не держим-с, – чопорно ответил Тимофеев. – Скажи спасибо, что хоть хлеб есть.

– Ну, да, вообще-то…

Наевшись, поделили между собой огрызки хлеба и теплые еще картофелины – это на ужин. И пошли на звуки канонады.

Разобрать, где именно бьют пушки, было трудновато. Вроде как с севера или с северо-востока. Или, может, с северо-запада…

– Скройся! – скомандовал Доржиев, и Виктор тут же метнулся за толстый ствол дерева.

Цирендаши быстро всех приучил прятаться по команде. Скажет – и никого.

Стоя за деревом, Тимофеев глянул на бурята. Тот был насторожен. Суженые глаза охотника цепко обшаривали кусты.

– Там кто-то есть, – сказал он тихо, – но это не немцы.

– Действуй тогда, – спокойно велел Николаенков.

– Эй! – крикнул Хан. – Всем выйти!

– Руки за голову! – добавил Виктор, громко клацая затвором.

– Не стреляйте! – послышался дрожащий голос.

Из-за поросли молодых елочек вышли трое парней в форме РККА. Худые, маленькие, обстриженные, тонкошеие… Новобранцы.

– Все вышли? – строго спросил Николаенков.

– Все…

Доржиев в это время пропадал в лесу и вдруг показался за спинами новобранцев.

– Все, – подтвердил он.

Пацаны дернулись, но рук не опустили.

– Как звать? – спросил Жорож, выходя из-за дерева.

– Юра, – представился рыжий вояка. Волосы его были сострижены, но конопушки выдавали «инфракрасную» натуру.

– Гера, – сказал юноша с вытянутым, будто в вечном удивлении лицом.

– Константин, – буркнул самый мелкий.

– Дезертиры?

– Нет, нет! – заволновались армейцы.

– Нашу роту раздолбало из минометов, – сказал Гера, – кто-то ушел со всеми, а мы все ждали приказа покинуть позиции, да так и не дождались.

– Заночевали в стогу, а днем мимо немцы шли, – подхватил Костя. – Отсиделись до вечера и двинулись. Вот…