Спасти Спасителя

Он не станет предателем, он останется с Учителем до конца.

Появился палач, держа в руках молоток и длинные ржавые гвозди.

Несчастные со страхом смотрели на него. Но плач не преступил к своему делу, словно ждал кого-то.

У Ученика мелькнула безумная мысль: броситься на палача, чтобы помешать ему. Но что это изменит? Его схватят и распнут рядом с Учителем. И он так и останется беспомощным свидетелем Его страданий.

Лучше добежать до обрывистого края горы и броситься вниз, чтобы умереть раньше Него. Но Учитель покорно принял свой страшный жребий. И он, его Ученик, должен поступать также.

Толпа расступилась перед какой-то старухой. Ее лицо скрывали седые пряди. На ее морщинистой шее висело ожерелье из человеческих зубов. Она показалась Ученику воплощением смерти.

Старуха достала из складок своей накидки глиняную бутыль, заткнутую тряпицей, и деревянную чашу. Она вытащила пробку зубами, налила в деревянную чашу жидкость и протянула ее первому осужденному. Тот жадно схватил ее. Второй тоже склонил свою бритую, в шрамах голову над чашей. Старуха поднесла чашу Учителю. Но тот отрицательно покачал головой. Старуха жестом попросила его склониться к ней и что-то прошептала Ему на ухо. Учитель выслушал ее и шепотом ответил. Старуха низко поклонилась ему. Она предлагала приговоренным наркотический напиток, который на долгие часы ослабил бы их муки.

Отказавшись от напитка, Учитель обрек себя на всю меру страданий. И не только себя, но и его, Ученика, свидетеля его мук. И свою мать.

Старуха исчезла так же неожиданно, как и появилась. Настала очередь палача. На бледном лице первого преступника был страх, на лице другого – ненависть к мучителям. И только израненное лицо Учителя, бледное от слабости, стало спокойным. Он приготовился к тому, что его ждет.

Ученику оставалось одно: молиться.

Часть 7

Сергей Ивановский (Антиквар)

Глупцов глупей, слепцов слепей

Те, кто не воспитал своих детей.

С.Брант

Антиквар отодвинул рюмку с коньяком, обычно употребляемую им после завтрака – последнее время он считал благоразумным воздерживаться. Самочувствие не радовало – организм, изношенный тремя отсидками, барахлил, тюрьма, что ни говори, не санаторий.

Он осмотрелся. Стены его квартиры были увешены гравюрами и картинами, полки заставлены статуэтками. На произведении искусства он тратил все доходы со своего криминального «бизнеса» – продажи наркотиков. За свое увлечение вор в законе Сергей Ивановский когда-то получил прозвище – Антиквар.

Он полюбовался своей коллекцией. Последнее время он все больше отдалялся от дел и наслаждался покоем, который как научил его жизненный опыт, не вечен.

Да, и возраст давал себя знать: суета развлекала все меньше и меньше. Воровские посиделки утомляли, деликатесы желудок не принимал. Купленная любовь удовольствия не приносила, ее жрицы были похожи друг на друга лицами, повадками и корыстолюбием.

Все больше хотелось занятий для души. Он еще раз с удовольствием обвел взглядом картины. На темно-бордовых обоях поблескивали тяжеловесно-изысканные рамы под старину. В них загадочно темнели старинные картины.

Гордость его коллекции – многочисленные бронзовые статуэтки, для которых он заказал специальные шкафы. Все эти сатиры, нимфы заменили ему игрушки, которых у него не было в детстве, самом безрадостном периоде его жизни.

Мать, пьяная и растрепанная, бродила по квартире с отсутствующим взглядом. Когда он просил поесть, взгляд ее ненадолго становился осознанным, она смотрела на него, виновато и беспомощно улыбаясь. И через минуту забывала о нем. Дома обычно не было даже хлеба, и ему всегда хотелось есть.

Но мучительнее голода был стыд за свои единственные, залатанные на заднице штаны. Из-за них над ним смеялся весь двор. Вечерами он убегал из дома: мать напивалась до бесчувствия, а ее случайные собутыльники, пользуясь ее бессознательным состоянием, с гоготом отвешивали ему подзатыльники. Сережка часами бродил по дворам, дрожа от голода и холода. В морозы и дождь он прятался в подъездах, благо тогда они не запирались, как теперь.

Он поднимался на последний этаж и садился на пол, перед низким окном. Худой мальчишка в грязной, не по росту куртке, доставшейся «по наследству» от гостя, увезенного с приступом белой горячки, обычно вызывал жалость у жильцов, и его не гнали, иногда даже подкармливали.

Немного согревшись, он мог подремать.

Чаще всего он прятался в подъезде дома, из окна которого он видел чудесную квартиру. Её окна всегда светились чужой радостью. За красивыми занавесками звучала музыка. И ему казалось, что там живут самые счастливые на земле люди: дети, которых любят и дарят игрушки и пирожные. Ласковые матери с красивыми прическами, добрые, веселые отцы.