Спасти СССР. Адаптация

– Хех, «склонность», – опять развеселился на том конце провода академик. – Хоть бы одному студенту на потоке такую «склонность»… Ладно, давайте подумаем, как нам лично встретиться, – есть что обсудить. Я, к сожалению, появлюсь в Ленинграде только в конце апреля. Мне неудобно вас просить, но, может быть, вы сможете подъехать в Москву раньше? Сами или с родителями? Я бы организовал вам номер в ведомственной гостинице.

– Одну минутку, сейчас посоветуюсь, – сказал я и, прикрыв ладонью трубку, вопросительно посмотрел на маму: – Давай на весенних каникулах съезжу?

Мама быстро-быстро закивала.

– Да, – сообщил я Канторовичу. – На школьных каникулах могу самостоятельно приехать. Последняя неделя марта. Вам в это время удобно будет?

– Отлично! – с чувством откликнулся Леонид Витальевич. – Замечательно. И пусть ваши родители совершенно не беспокоятся. Встретим, разместим, накормим, в театр сводим. Та-а-ак. Тогда перейдем собственно к вашему исследованию. Я предлагаю следующее: вот то ваше первое письмо я могу быстро, буквально в этом месяце, доработать в статью и передать Израилю Моисеевичу для опубликования в следующем же выпуске «Функционального анализа». И параллельно переведем на английский и отправим с сопроводительным письмом или в «Journal of Functional Analysis» или в «Combinatorica». А вот из второго вашего послания надо будет делать цикл статей, и это предмет отдельного обсуждения во время предстоящей встречи.

– Я не против совместной статьи, – отреагировал я.

– Что вы! – Академик сорвался в фальцет. – Что вы! Это совершенно, абсолютно и полностью исключено! Это целиком ваш собственный труд, и только так он и выйдет. Даже думать бросьте на эту тему!

– Жаль, – заметил я философски. – Ведь иметь хотя бы одну совместную статью с Канторовичем – это большая честь.

– Хех, а вы тонкий льстец, молодой человек. Молодой да ранний.

– Тонкий-тонкий, – подтвердил я многообещающе и покосился в сторону кухни. – Ем, а мама жалуется, как будто солитер помогает.

В трубке забулькал смех. Потом академик заговорил неожиданно серьезным голосом:

– Кстати, раз уж я до вас дозвонился… Мне не терпится задать один вопрос. Вот вы утверждаете, что использование более высоких степеней при решении вспомогательной задачи даст лучшую сходимость алгоритма на практических задачах. В целом как по мне, так это очень похоже на истину, но надо будет все же погонять в экспериментах для перепроверки. Но сразу возникает вопрос: вы-то как это смогли определить? У вас же опыта практического применения этих алгоритмов быть не может?

«Ну а что ты хотел? – мысленно поморщился я. – Он если и не гений, то подошел к этому очень близко. Видит на три метра вглубь под тем участком математики, на который я встал».

– Так красивее получается. – Я постарался наполнить голос уверенностью. – Тридцать четвертая формула тогда очень хороша становится.

– Да? – протянул озадаченно собеседник. – Хм… Вас определенно надо с Гельфандом свести.

– Страшно, – признался я полушепотом.

– Почему?

Я замялся, подбирая слова:

– Слышал, что характер у него… того… сложный…

– Поверьте, вот лично вам это никак не может угрожать, – взволнованно зачастил Канторович. – Израиль Моисеевич бывает порой излишне суров, это да… Но только к тем, кто не оправдал его надежд. И пусть даже планка его требовательности стоит в экстремально высоком положении, но вы-то явно проходите над ней. Впрочем, сразу оговорюсь, я пока не знаю его загруженности на ту неделю. Статью пошлю, а там – как отреагирует. Ну… Андрей, рад был телефонному знакомству. Жду тогда в гости. Звоните, как с датой определитесь и номером поезда. И запишите, пожалуйста, мой домашний телефон…

Я записал, и мы расшаркались, прощаясь.

Положил трубку и сделал глубокой выдох. Из мамы вырвался теперь уже громкий боевой клич, и она принялась радостно меня тискать, приговаривая умильно:

– Какой ты умный! Весь, весь в меня!

– Очень кушать хочется! – безнадежно подвывал я, взывая к ее совести, не сильно-то, впрочем, и вырываясь. Стыдно признаться, но эти незаслуженные похвалы почему-то были крайне приятны. Слушал бы и слушал.

Понедельник 13 февраля 1978 года, день

Ленинград, Большой дом

Жора толкнул дверь в комнату, что Блеер выделил для группы приданных в усиление местных оперативников. Со стула, торопливо одергивая пиджак, резво вскочил белобрысый парень. Совершенно замотавшийся Минцев с трудом вспомнил его имя и звание:

– Добрый день, Владимир, – улыбнулся, протягивая руку. – Как успехи? Что новенького накопали за прошлую неделю?

– Двадцать четыре свежих объекта, товарищ подполковник, – со сдержанной гордостью доложил тот и оживленно махнул в сторону висящей на стене карты города. – Вот как раз флажки закончил втыкать.

Жора прошел к развалу канцелярских папок, что еле умещались на сдвинутых к окну столах, и с трудом удержался от тяжелого вздоха.