Спасти СССР. Манифестация

— Парни… — Колби положил руки им на плечи, притянул к себе и сказал доверительно: — Не забывайте самое главное: независимо от своей природы, информационный фонтан такой силы всегда несет угрозу гибели всякому, кто оказался рядом с ним — хотя бы и по случайности. Я не требую от вас подвигов.

— Мы это ценим, шеф, — помолчав, глуховато сказал Карл, — мы вернемся Обязательно.

Глава 15

Воскресенье 23 апреля

Крым, Ливадия.

Весенний Крым был тих, пустынен и прекрасен, но Леониду Ильичу было невесело. Ничто не радовало его — ни тишина, что по утрам плутала в колоннаде старых кипарисов, ни чудо цветущих гор.

Нет, в принципе, чувствовал-то он себя куда как лучше, чем еще полгода назад. Замена препарата вернула если не молодость, то бодрость, к тому же почти ушла обидная неразборчивость речи. Однако старость и износ тела, ставшего неловким и даже сейчас не настолько энергичным, как раньше, все это не было следствием прежнего неудачного врачебного решения или мимолетным недомоганием.

Брежнев отдавал себе в том отчет — в неизлечимости недуга по имени возрастная усталость. И понимал это тем более ясно, что трезвой мысли уже не мешал туман в голове и почти спасительная баюкающая сонливость.

Конечно, со всем этим можно было бы смириться, не он первый и не он последний… Но время… Лишь недавно и как-то совсем вдруг Леонид Ильич отчетливо понял, как мало осталось на дне этого прохудившегося колодца под названием жизнь.

И это тоже можно было бы принять… Но что останется, когда он уйдет за порог?

Нет, за страну Леонид Ильич не боялся. И за свое место в ее истории — тоже. В длинной череде властителей не было никого, при ком народ — весь народ! — жил бы столь же мирно и благополучно, как при нем. Верилось — это запомнят и оценят.

Но вот Варшавский блок, что цементирует результаты той войны на самых опасных западных рубежах… Куда делась его, казалось бы, нерушимость? Неужели же он, Брежнев, войдет в историю как человек, при котором просрали ту великую Победу?!

Это было совершенно невозможно допустить. Поэтому Леонид Ильич и приехал на полуостров заранее, намереваясь лично готовить столь важную встречу с товарищами из братских стран. Он даже не попытался вернуться к прежней курортной манере решения вопросов, хоть такое желание еще иногда присутствовало на заднем плане. Вместо этого чередой полетели по-настоящему рабочие совещания, как когда-то встарь, с обедом на ходу и клубами табачного дыма над столом. Вернулись, заодно, и "контрабандные" сигареты от Кости Черненко, при сугубо сочувственном отношении офицеров охраны и техников Лубянки.

А из окон госдачи манил крымский апрель… Порой так хотелось отринуть тяжесть непомерно весомых материй, которыми приходилось заниматься все последние дни, да рвануть на машине к облакам, что цепляются за вершины гор, и, дальше, в степь, к безумному красно-желтому ковру из диких тюльпанов и мака-самосейки. Или, даже, прогуляться по Ялте, припоминая подзабытую свежесть нежно-розовых лепестков, что пенятся сейчас в городских садах и парках. Да можно было бы просто сидеть в шезлонге на пирсе, наблюдать за пасущимися вдали дельфинами и ощущать, ощущать всем телом древнее родство с этими сухими безжизненными скалами вдоль теплого моря.

Ничего этого не случилось. Вместо этого по традиции, сложившейся у жителей Кремля еще с двадцатых, Леонид Ильич посетил сегодня боевой корабль, что стоял на рейде Ялты. И вот эта короткая передышка уже позади. В дымке за кормой несущегося "Буревестника" уже почти совершенно растворились силуэты больших пограничных катеров. Горизонт и даже крымское небо словно тонули в лиловом мареве над спокойным морем.

На какой-то миг этот знакомый вид, навевающий приятные воспоминания о беззаботном отдыхе, вернул Леониду Ильичу надежды на благополучное и скорое разрешение важных вопросов.

Но нет…

Стоило только припомнить как вчера на нулевой полосе симферопольского аэродрома он лично встречал польскую делегацию. Леонид Ильич тогда с должным вниманием посмотрел на их лица. Этого оказалось достаточно, чтобы понять насколько неладно обстоят дела в Варшаве. И жестокая стариковская обида на судьбу вновь взялась кружить у самого сердца Генерального. Кружить и кусать… Ведь как надеялся, что Чиерна-над-Тисой уже не повторится — и уж по крайней мере, не с Польшей. А какие были надежды на "польский вариант" и в политике, и в экономике еще лет пять назад…

Леонид Ильич старался не выделять близких ему поляков (мало кто знал, что мать его была полькой, и польский с детства был для него родным), но ему лично было приятно, что именно эта страна показывает, как казалось тогда, пример удачного развития. Мелькали, как мог судить Генеральный, и у неуживчивого Косыгина мысли о возможном сходстве маршрута для двух стран. Дороги, которой можно было бы выйти из тупика.