Спасти СССР. Манифестация

"Черт! Начисто все из головы вымело с этим подонком… А вдруг тот "губастый" все же из ЦРУ"?! — и я постоял, тупо глядя на наборный диск, потом вздохнул: — "Поздно, уже позвонил… Тогда Мелкую Гагарину ни в коем случае нельзя показывать, обойдется. Просто на всякий случай… Хотя, конечно, это я перестраховываюсь — ну никак ЦРУ не могло бы выйти на меня через Гагарина. Бдительность у разведчика должна быть, но паранойя для него губительна. Не паникуй зазря, Дюха".

Эту мысль я любовно баюкал, возвращаясь домой.

Когда я шагнул в квартиру, Мелкая переминалась в прихожей.

"Не отходила от двери, что ли?" — мелькнуло у меня в голове.

Она открыла рот, порываясь что-то спросить, потом увидела в моей руке знакомый чемодан и промолчала.

— Все в порядке, — хрипловато сказал я, опуская ношу на пол. Прокашлялся и добавил, стараясь сразу успокоить, — все в полном порядке. Мы с ним договорились.

— У тебя кровь… — она испугано схватила меня за рукав.

— Где? — я оглядел себя с недоумением.

— На лице… Где у вас вата? Я сбегаю, принесу, — в голосе ее слышалось нешуточное волнение.

— Не надо, — отмахнулся я, — сейчас умоюсь, и не будет крови. Это… Хм… Это не моя.

Стереть пару багровых брызг, окропивших мою левую скулу было не сложно, но я всей кожей продолжал ощущать пакостную атмосферу той квартиры, с ее темными, пропитанными болью углами и застоялым запахом на десять раз пережаренного жира. Поэтому долго плескался в раковине, старательно промывая в ледяной воде лицо и глаза, полоща рот. Гадливость уменьшилась, но не ушла совсем, а лишь притаилась где-то за углом. Опять захотелось махнуть внутрь чего-нибудь крепкого, грамм так пятьдесят. Я даже мысленно представил себе папин бар и стоящую в нем початую бутылку с пятью звездочками на коричневато-желтой этикетке. Потом, словно наказывая себя за крамольные мысли, долго, до красноты, тер лицо мохнатым полотенцем, окончательно приходя в себя.

"Согласится? Нет?" — я взволнованно провел пятерней по шевелюре и решительно потянул на себя дверь.

Мелкую маялась под дверью, и я чудом не влетел в нее, торопливо выскакивая из ванной. В моей байковой клетчатой рубашке не по размеру, с распущенными и до сих пор не просохшими до конца волосами, она ощущалась в полутьме квартиры старше, чем я привык ее воспринимать, и это сбивало с толку.

— Так, — ляпнул я первое пришедшее в голову, — ты, вообще, как?

Ответом было лишь короткое движение плеч, но маленькие ноздри выдали ее, начав обиженно трепетать. Я мысленно обругал себя за нечуткость: "ну вот зачем, дурак, напомнил?!" — и торопливо сменил тему:

— Отогрелась? Пошли, расскажу, как мы дальше жить будем.

Это помогло: хотя глаза ее уже успели влажно блеснуть, но девушка сразу устремилась за мной.

— Так… — я нарезал кружок по комнате, собираясь с мыслями, и посмотрел на Мелкую, примостившуюся на краешке тахты.

Она сидела, напряженно вытянувшись. На скулах проступили темные неровные пятна, в глазах появился лихорадочный блеск. Пальцы вцепились в матрац.

— Так, — решился я наконец, — об отчиме забудь. Его в твоей жизни больше не будет. Нет, нет, жив он, — успокоил я взметнувшуюся в ее глазах опаску, — и, даже, местами здоров… В общем… — я запинался и все никак не мог подобрать подходящих слов, — в общем, я тебя у него забрал, вот. Он… ммм… согласился с этим. Считай, что теперь я за него.

— Так… Так разве бывает? — тихо-тихо спросила она.

Напряжение начало уходить из ее приподнятых плеч.

Я опустился у ее ног. Теперь наши глаза были рядом — я сейчас не мог и не хотел ни врать ей, ни увиливать.

— Иногда. Как в нашем случае.

— И… И где я буду жить? Твои родители разве разрешат? — в ее голосе послышалось робкое ожидание чуда.

— Нет, — покачал я головой, — к сожалению, нет. Они, у меня, конечно, молодцы, но не настолько, чтобы поселить тебя в одну комнату со мной.

Мелкая отчаянно покраснела.

— А… как тогда? — бровки ее недоуменно вскинулись.

— У тебя есть другие родственники? — уточнил я на всякий случай.

В глаза напротив вернулся испуг. Потом Мелкая, словно через силу, кивнула:

— Бабушка в Ташкенте. Но мы не общались… После того, как мама…

— Неважно, — остановил я ее, — адрес знаешь?

Она на миг прикрыла веки, потом сказала ничего не выражающим ровным голосом:

— Адрес я помню, — и занавесилась челкой.

Я осторожно взял ее за покорную кисть.

— То-о-ом, — имя царапнуло язык, и я на миг запнулся, а потом продолжил твердо, словно вколачивая каждое слово: — Я. Тебя. Забрал. А вот на время или нет — решать тебе.

Она торопливо вскинула взгляд. В легком сумраке комнаты глаза ее казались невероятно огромными и почти черными. В них что-то мерцало — такое, в чем можно было бы разобраться прямо здесь и сейчас, но вот этого-то мне и не хотелось, поэтому я бодро продолжил:

— Бабушка — это все равно твоя семья. Захочешь — поедешь к ней, не захочешь — не поедешь. Да и о лете надо думать…

— Тогда я ничего не понимаю, — призналась Мелкая, растерянно мигнув.

Это короткое движение век опять ее преобразило: теперь напротив меня сидел напуганный ребенок.

Я встал, подошел к окну.