— Гм? А давай, — согласился он охотно и продолжил: — По любви — хороший вариант, кто бы спорил. Но не без существенных недостатков.
— Любовь зла? — уточнил я, выставляя на стол сахар и муку. Потом полез в холодильник за парой яйц.
— Не только, хотя и это — тоже. Видишь ли, любовь со временем иссякает. Часто — всего за несколько лет, — и он выдержал паузу, давая мне возразить, но я промолчал.
— Ты даже спорить не будешь? — искренне поразился папа.
Я высыпал в миску сахар, вбил яйца и принялся взбивать содержимое вилкой.
— Угх… — повел папа бородой, — и в чем тогда заключается минус, скажешь?
— Любовь прошла, завяли помидоры… — фальшивя, напел я, а потом спокойно ответил: — Ну, придут на место горячей любви привычка и товарищество… Не так уж и плохо, а?
— Не, — протянул папа обрадовано, — нет! Не то! Вот для чего вообще природе понадобился этот механизм?
Я пожал плечами. Руки мои тем временем продолжали старательно месить творожную массу.
— Что б самец заботился о потомстве.
— Так, — согласился папа и со значением поднял палец, — а еще?
Нет, голос-то его я знал. Было понятно, что подвох уже близок.
— Ну, и? — спросил я, хорошенько подумав.
— Любовь — это период, когда легко прощать, — произнес папа лекторским тоном, — идеальное время для выстраивания отношений внутри семьи, распределения ролей. Для притирки.
Я сполоснул руки, откинул дверцу духовки и достал спичку.
— И что это значит в практическом плане? — голос мой, отразившись от чрева железного ящика, был глух. А может, и сам по себе сел: кажется, я начал догадываться, куда он ведет.
Пыхнуло, и понизу рядами зажглись голубые огоньки. Я прикрыл дверцу и поднялся.
— Да то и значит, — воскликнул папа с неожиданной экспрессией, — что жить в это время надо вместе, а не порознь! На все плевать, хватать в охапку — и жить! Никаких "потом" и "потерпи еще немного"!
Тут речь его пресеклась, и он пару раз недоуменно моргнул, глядя в стену. Потом удрученно буркнул:
— Это я не о себе сейчас… В общем плане говорю.
— Ага, — легко согласился я, — принимается.
Он прищурился на меня с подозрением, а потом продолжил:
— Если сразу жить вместе, тогда может сложиться. А если упустить этот золотой период — то все, ёк. Ушло времечко. Потом на притирке все и рассыплется.
— Ты меня к чему-то призываешь? — спросил я, вываливая творожную массу в большую чугунную сковородку, — я готов всерьез обдумать и принять положительное решение. Да даже и кандидатура уже подходящая есть.
Папа в ответ только покривился и с безнадежностью махнул рукой:
— Сколько ты уже со своей Томой валандаешься? Год? Полтора? И еще полтора до института. И потом тебе ее не сразу отдадут. Вот и считай сам.
Руки мои замерли.
— Прогноз неблагоприятный, — с сочувствием глядя на меня, заключил папа.
Я прикусил уголок губы и отправил сковороду в духовку, а затем уменьшил огонь.
Папа прокашлялся и сказал:
— Еще есть стратегия перебора.
— Увлекательное, должно быть, дело, — отозвался я, болезненно морщась.
— Да, — кивнул папа, — легко заиграться и упустить время. Но это после двадцати пяти.
— Предлагаешь перейти на эту методу? — мне удавалось выдерживать ровный тон.
— Но и это не все, — словно не заметив моего вопроса, продолжил папа, — еще есть стратегия воспитания будущей супруги. Мечников, кстати, так себе вторую жену воспитал, из дочки своего хорошего знакомого. Да и не он один.
И папа вновь взял в руки нож и брусок.
Шур-шур. Шур-шур.
Я придвинулся к раковине и сполоснул руки.
— К тому же, — вдруг негромко добавил папа, — нет какого-то особого достоинства в том, чтобы любить за жизнь только один раз.
Я медленно вытер руки и развернулся.
— А в том, чтобы несколько раз за жизнь любить одного и того же человека?
Шур…
Нож замер, потом папа опустил руки и хмыкнул:
— Хм… Интересный вопрос… — брови его задумчиво сошлись.
Я заглянул в духовку: запеканка по краям уже начала желтеть.
— Я подумаю и потом тебе свой ответ скажу, — пообещал папа.
Я выглянул из-за плиты, как из-за бруствера.
— Да я бы лучше на него посмотрел.
Мы встретились глазами.
— Посмотрим… — через силу усмехнулся папа и отвел взгляд. Шур-шур. Шур-шур, — посмотрим, как получится…
Этот тихий зеленый район был застроен неброскими, но дорогими, стоящими наособицу домами. Преобладал стиль колониального возрождения, сочетающий внешнюю, идущую от протестантизма простоту с понятным человеческим желанием все-таки немного выпендриться. От первого были узенькие окна в мелкую расстекловку, крашеные деревянные ставни и незамысловатый красновато-бурый кирпич стен; от второго — обязательный белый портик с колонами и фронтон над ним.