Спасти Вождя! Майор Пронин против шпионов и диверсантов

– Бронсон и виду не показал, что потерпел крах. Выдержка у него была просто стоическая. Он спокойно трепался с Жолтовским, с Повечеровским... И мы его не арестовывали. А во всех утренних газетах Советского Союза вышли одинаковые заметки с безвкусным названием – «Раскрыто осиное гнездо». Торопились газетчики, вот и не смогли ничего посолиднее придумать. А в заметке – показания Захарьина. Искусствовед очень хотел жить. Да и содержимое конверта нам удалось расшифровать. Захарьин подробно описывал все кремлевские входы и выходы, вплоть до толщины стен. Он неплохо знал Кремль. Были там и другие данные – уж и не помню, на какую тему. Но отпираться Бронсон не мог: доказательства веские. Поэтому он не уехал из СССР, а был выдворен. И стенограмму нашей беседы – той самой, сенсационной беседы с товарищем Сталиным – мы у него законно изъяли. Так что честь вождя чекисты отстояли. А потом Хрущев эту честь замарал, когда ни товарищ Сталин, ни мы ответить не могли. Товарищ Сталин – потому что лежал в мавзолее. А мы, потому что не могли предположить, что Никита решится на такую глупую подлость. Вот тебе и весь сказ.

Пронин хлопнул ладонями по столу. Вроде как поставил точку в рассказе. Но у писателя еще были вопросы.

– Одного не понимаю, – Овалов встал, разминая ноги. – Почему Бронсон решился принять пакет в библиотеке? Он же рисковал! И своей головой, и ценным агентом.

– Так мы ж его в ловушку заманили. Посуди сам: Ревишвили удален, слежка за Бронсоном – особенно после памятного бритья – установлена постоянная и дотошная. Он это видел. На кремлевской встрече он воздержался от провокаций. Тем самым дал нам понять, что признал поражение, отчаялся. И с такой ненадежной страховкой он решил выйти на Захарьина. Другого шанса у него просто не было, а уезжать без сведений не хотелось. Вообще-то он неплохо все продумал и, не спрячься я за спиной Кирия... мы бы в тот вечер Захарьина не вычислили.

– Вы победили в борьбе нервов! – торжественно заключил Овалов.

– Пустяшное приключение. Если бы в нем не участвовал Сталин – нечего было бы и вспоминать. А так, конечно, история. А сколько шрамов у меня от того дела! Хорошо хоть хромым не остался, хирургам нашим спасибо.

– А Сталин вас как-то отблагодарил?

Пронин загадочно улыбнулся и достал из кармана бархатную коробочку:

– Полюбуйтесь.

В коробке был орден Боевого Красного Знамени.

– Это меня в больнице наградили. Сталин лично приезжал. Здорово Захарьин-то, их светлость, тогда меня кастетом окрестил...

Овалов не мог произнести ни слова. Он сидел в кресле без пиджака, взъерошенный. И никак не мог вернуться из осени тридцать восьмого года в май шестьдесят восьмого. Он вздрогнул от будничного, простецкого пронинского тона:

– Однако мы засиделись. Ужин в 19.00. У нас есть ровно час, чтобы нагулять аппетит. Немножко промозгло, но соловьи... По калошам, друг мой, по калошам!

Пронин уложился в пять часов: ровно столько продолжался его рассказ. Все как по заказу.

Москва, 2010