Спасти Золотого Дракона (СИ)

- Да, именно поэтому ему нужен дракон. Его план весьма неплох. Ты и прочие, направленные к Янтарное Горе, погибните либо в ней, либо по пути к ней или на обратном пути, потому что в лесах полно орков, а вы все идёте по одиночке. Но всё равно хоть один из вас дойдёт до цели и разбудит дракона, погибнув при этом. Дракон способен вселить ужас всем, стоит его разбудить - и полмира будет сожжено. Не знаю, каким способом он планирует убить его потом, но уверен, именно это он и сделает, доказав всем могущество светлых эльфов и прежде всего своё. Мир будет разрушен, но он станет его, и это никто не подумает оспаривать.

- Это подло, - тихо заметил Элдор.

- Да, это подло, - кивнул Алдан и тяжело вздохнул, бросив мимолётный взгляд на валинкарца.

Лайгон, слушавший этот разговор, подумал, что план Энфиля чем-то напоминает его собственный относительно Валинкара. Выходило, что и сам он ничем не лучше правителя светлых эльфов. Маг чувствовал, что Тёмный знает об этом, догадывается, что какая-то подлость входит в планы Лайгона. Это сбивало с толку. Почему он не пытается остановить его? Зачем вернул боевую магию? Хочет подарить ему последний шанс исправиться, как это сделал Мэггон? Валинкарец сжал кулаки от подступающей злости: ему не нужны подачки эльфа и он не собирается оправдывать надежды Алдана и своего отца. Он одиночка. И основная прелесть этого в том, что одиночество позволяет не чувствовать себя никому и ничем обязанным.

Он посмотрел на Алисию, которая уже снова о чём-то говорила с Алданом. Нет, она не вернулась в прежнее беззаботное состояние. Напряжённость и сокрушённость видел в ней валинкарец. Но ей не нужна была ни его поддержка, ни его нежность. Она ведь не могла не заметить, как дорога стала ему. Лайгон не понимал, почему она так разозлилась на то, что для него было радостью узнать, что её жизнь длинна. По его мнению, это должно было сблизить их, но нет же, ей явно хотелось, чтобы он был готов страдать из-за неё. Ей хотелось, чтобы он привязался к ней настолько, полюбил так сильно, что за жалкие годы с ней был бы готов расплачиваться тысячелетиями одиночества, отравляемыми воспоминаниями о светлом прошлом. А он не был готов и потому не был нужен. Одиночество прекрасно, пока не знаешь другой жизни. Хорошо, что Алисия вовремя остановила его душевный порыв, нельзя было подпускать её ещё ближе к себе. Всё получилось правильно. Чем больше об этом размышлял Лайгон, тем легче ему становилось. Он привык уговаривать себя, запрещать себе и доказывать себе свою правоту. Эта способность защищала его от лишних переживаний. Вот и сейчас он довольно аргументированно заверил себя в том, что его мимолётная нежность - лишь случайный порыв, отголосок недобитых человеческих эмоций. Люди любят страдать. Даже самые светлые чувства у них идут бок о бок со страданиями. Лайгон не должен уподобляться им. Если бы в детстве и юности он был осмотрительнее, если бы умел тогда различать, когда в нём говорило человеческое начало, а когда валинкарское, сейчас бы он не прозябал в этом мире, а жил в Валинкаре и все жители считали бы наследным принцем его, а не Феронда. Но он не был осмотрительным, и Мэггон понял, что он всё-таки наполовину человек, и эта половина его вполне полноправная.

Ненависть начинала закипать в его сердце. Он чуть было не начал сомневаться в своём идеальном плане. Чуть было не допустил непозволительных мыслей о том, что ему не зачем возвращаться домой и не зачем стремиться к власти. Теперь всё стало прежним. Он чувствовал, что снова остался один, хоть с ним и шли трое эльфов. Но у них был свой путь. Хоть они и шли рядом, но не были вместе с ним. У него пропало то чувство, которое он ощутил ещё когда шёл только с Алисией, чувство, что в случае чего тебя прикроют, пусть это и не принесёт пользы, но тебя не бросят и во что бы то ни стало попытаются спасти. Ни ради чего. Просто спасти, чтобы ты остался жив. Теперь ему казалось, что если его и спасут при случае, то только с каким-то умыслом. Хрупкий стебелёк доверия, пробившийся сквозь толщу ненависти и скепсиса, был безжалостно растоптан осознанием действительности. Лайгон был один и всегда будет один, кто бы ни пытался прикинуться его другом, больше он не позволит себе поверить в привязанность.