Спать и верить. Блокадный роман

— Что же я, без понятий… Подкормлю непременно!

Патрикеевна задумчиво почесала правую бровь. Дело запахло керосином. Похоже, пора вмешаться.

228

Легенду о жавороноках Александр Павлович перед смертью Вареньке рассказал такую. Что жил да был человек, который прихватывал жаворонока, усаживал его в клетку и накрывал черными платком. Жаворонок без освещения — что шурале во пню. Тоскует и дохнет, и не может ни малейшего спеть. Зачем так поступал тот человек, не выяснилось. Просто он был больной и нездоровый человек. Он мучал жавороноков и находил в этом какое-то свое злодейское успокоение, свой индивидуальный садизм. Возможно, тем самым он тешил себя, что способен держать в клетке саму свободу.

Но жизнь переменилась. Теперь этот человек сам сел в клетку, а жавороноки летали над ним. И вот они узнали, что под ними в клетке располагается человек, замучавший до горькой смерти не менее двух дюжин великолепных жавороноков в расцвете крыльев. И они не нашли к нему снисхождения. Да, они были божьими птахами, но к подлому человеку такого снисхождения не нашли.

Они подлетали к этому мракобесу и клевали его через клетку, насколько клюва хватало. Клюв у жаворонока незначительный, особо не хватало, но их было много, и они заклевали злодея до самой смерти.

Вот такую Александр Павлович рассказал напоследок легенду, а Варенька, если честно, поняла лишь, что легенда трагическая, но совершенно не вдумалась в ее содержательный смысл.

229

Репетиция на поваре предполагалась элементарная: взрезать с кишками, как кролика либо петуха. Не ловкости тренировка, а скорее боевого духа поддержка. Повар несколько раз в день выходил курить, оно же воздухом дышать, к Неве, из парадного крыльца. И точно выходил в половине первого, перед приготовкой обеда, потому что после половины первого был плотно занят два с лишним часа. У крыльца торчал часовой. Максим часового предполагал просто к себе вызвать, чтобы под ногами у бригады не путался. Бригада пришла, глянула, плечами пожала: ну взрежем завтра, можно и сегодня, все равно неинтересно. Максим решил усложнить задачу: Глоссолал с Зиной отвлекают часового, а Ким перочинит у речки повара. Но ни усложнений, ни упрощений не понадобилось: повара в ЭЛДЭУ в решающий день не оказалось.

— Уволился, — огорошил директор.

— То есть как?

— Вчера вечером. По звонку чина с Литейного, от вас, стало быть. Разрешено экстренное увольнение.

— И что же за чин? — закипал Максим.

— А я… эээ… Вера Степановна звонок приняла, главный бухгалтер.

— Так подать сюда Веру Степановну!

— Так она это, Максим Александрович…

— Умерла, сейчас скажете, — саркастически предположил Максим.

— Так точно. Разбомбило ее ночью.

Что за фокусник повар? Профессора К. он в тот раз придушил, допустим, но не мог же он Веру Степановну разбомбить!

230

Сгруппировав под Москвой, советские войска так вломили немецким, что те покатились назад с той же скоростью, с которой наступали в начале войны, усеивая поля костями, головами и прочими запчастями.

Самарканд сработал, подумал Киров.

231

— Книги, доча, меня раздражают, ой раздража-ают!

— Книги, мамушка? Нет-нет! Как же так?!

— Я как проснусь, как от стены повернусь: все везде хаос, и дрова-то у нас вперемешку, и пальто ты вчера повесить с усталости не ухитрилась, застряло прям на полу, и окурки кругом…

— У нас нет окурков, мама, откуда?! Мы не курим!

— А вот пахнет окурком. Оттуда.

— Где? Ой. Мамушка! Один, в папиной пепельнице! Это Генриетта Давыдовна ведь вчера заходила, от нее.

— Вот и хаос. Я, Варвара, как по комнатам-то пройдусь, так все вещи с мест сползли, скосилися. Все хаосом распоясалось. А книги в полке как стояли, так и не шелохнуться, в порядке как вкопанные, доча, как мертвые, страшно! Им все нипочем!

— Нет-нет, я брала недавно, я же стараюсь читать. Листала даже энциклопедию!

— Стоят, доча. Как вкопанные. Как издеваются надо мной! Но мы их сожжем, сожжем!

— Как же?

— Дрова-то кончатся, вот и сожжем. Скорее бы!

232

Сталин углублял успех, развивал наступление, о подкреплении для Ленинграда не могло и речи.

— Держись как держался, — кратко сказал Кирову, приняв поздравление с контратакой.

Про «Д» не спрашивал на сей раз, что, в общем, скорей подозрительно.

Зато завел речь о балете: зажглась новая звездочка, Ангелина Касаткина.

— Еще одна Ангелина? — недоверчиво переспросил Киров.

— Для тебя, как под заказ! Хочешь, пришлем? В порядке шефской помощи героическому Ленинграду! Ты же давно балета… не пробовал.

— Ну… — не ожидал Киров.

— Она такая… с формами.

— Ну присылай…

233

Варенька переживала за маму. Не хотелось верить, но дело, похоже, уже шло невозвратное. Мама, если не в постели, так не вылазила из кресла-качалки, и знакомое милое бубукание заменялось чаще и чаще тревожным жужжанием, и сопровождалось жужжание еще тем что мама вдруг начинала быстро-быстро шустрить руками перед лицом, словно мошкару отгоняла.

— Мамушка! — вскликивала тогда Варенька.