Спектакль для предателя

– Даже спорить не хочу, – пожал плечами Зимин. – Конечно, любимая, выходи на работу, корми семью. Ты свободный человек в свободной демократической стране. Надеюсь, ты осознаешь, что твое участие в проектах Лучинского может оборваться на самом неожиданном месте. Тебе интересно, ты хочешь понять, как тут все устроено и как работает. Пока я на твоей стороне – узнавай, приобщайся. Но не забывай, о чем именно ты должна сообщить Лучинскому. Я не тороплю. Все должно быть естественно и не сразу. Готов потерпеть. Но учти, всем временем мира мы не располагаем. Мне-то что делать? – разозлился он. – От телевизора тошнит, этот приторный коктейль уже бесит. И они до сих пор искренне считают, что в Афганистане мы занимаемся исключительно планомерным истреблением мирного населения. А те, кто нам противостоит, все как один – национальные герои.

– А это не так? – прищурилась Дина.

– Хоть ты-то не будь дурой, – рассердился Зимин. – Вьетнам недавно отгремел, есть еще иллюзии, чем там занималась «армия света» и почему вдруг погибли миллионы вьетнамцев? Миллионы, Дина Борисовна! Повар из меня хреновый, могу приготовить полуфабрикат. Читать Эмиля Золя и Стефана Цвейга в первоисточнике? Это, кстати, лучше, чем Солженицына. Признайся, люди Лучинского подбросили нам эти книжки – из лучших, разумеется, побуждений? Не думаю, что прежние жильцы все это читали.

– А ты ознакомься, не повредит, – хмыкнула Дина.

– Знакомился уже, – отмахнулся Зимин. – Работа такая: врага нужно знать в лицо. Бред собачий – и к тому же плохо написанный. Заставь дурака богу молиться – он и лоб расшибет. Все преувеличено и смещено на негатив. Конечно, всякое было. Это революция – она чистыми руками не делается. И пена лезет, и болотная муть, и «лес рубят – щепки летят». Французскую революцию помнишь? Марат, Робеспьер – в школе, поди, училась? Всю Францию кровью залили – а нет, ничего, французы гордятся своей историей. Зарекался ведь не говорить с тобой о политике – это все равно что глухого за водкой посылать… Нам дозволено покидать местечко? Для начала – выбраться в городок. Где наша машина?

– Пропуска будут, – кивнула Дина. – Поездки в Аусвальде не запрещены. Но если хочешь уехать дальше, следует известить службу безопасности. Машину привезут завтра. Там какие-то проблемы с аккумулятором, но обещают починить. Сможешь кататься на своей тарантайке.

– Замечательно! – восхитился Зимин. – Вокруг дома по аллейкам? Помнишь советскую игру «За рулем»? Бег по кругу, и никакой свободы.

– Еще бы не помнить, – фыркнула Дина. – Одна-единственная подобная игра – на весь огромный Советский Союз. Ах, прости, есть еще настольный хоккей… А игрушка «За рулем», кстати, дала мне первые навыки управления транспортным средством. Ты невнимательно слушаешь, Андрей Викторович. Получишь пропуск, и вали хоть к чертовой матери, но не дальше Аусвальде. И не удивляйся, если почувствуешь наблюдение.

С получением соответствующих документов выходила задержка. День прошел как в тумане. Половину дня майор провел на озере, читал, блуждал по зарослям, уговаривал себя, что это всего лишь внеочередной «ленивый» отпуск, да еще и за границей. К вечеру Дина подъехала на знакомой машине, приткнула ее к клумбе и с гордо поднятой головой прошествовала в дом. Она с трудом сдерживала торжество.

– А что это мы светимся, как Мария Кюри? – насторожился Зимин. – Произошел ошеломительный взлет по карьерной лестнице? Не желаете рассказывать о столь значительном событии такой жалкой и ничтожной личности, как я? Ну, хорошо, молчи, тебе это когда-нибудь зачтется…

О деталях своей работы Дина не рассказывала. Да и что он в этом понимал? Ужинали, сидели перед телевизором, Зимин мыл посуду и натужно шутил про безработного мужа и делающую стремительную карьеру жену. Иногда она смотрела весьма предвзято. Казалось, вот-вот нагрянут сотрудники Бигля и увезут в застенки БНД. В Дине явно боролись противоречия.

Серая жизнь начинала изматывать. Безделье уже бесило. Он с трудом заставлял себя бриться, носил несвежие рубашки. Сел в машину и сделал кружок по местечку, ловя удивленные взгляды прохожих. Немцы в друзья не набивались, держались в отдалении. Выходцы из СССР тоже пока присматривались.

Примерно через неделю Дина Борисовна вернулась не одна. Ее сопровождал Лучинский. Владимир Натанович был благодушно настроен, подбрасывал в руке бутылку французского вина.

– Ну, как устроились, дорогие мои? Бытовые условия удовлетворяют? – Он пошатался по дому, вышел на улицу. Вечер был теплый, Владимир Натанович снял пиджак, стащил опостылевший галстук. Слева от шале находился крохотный дворик с лужайкой. Лучинский развалился в шезлонге, с прищуром наблюдал за своими соотечественниками. Дина неумело накрывала на стол. Андрей же именно сегодня обнаружил в старом хламе громоздкий мангал (их здесь называли «барбекю»), привел его в порядок, отмыл, отчистил, совершил пешую прогулку за стейками из телятины. Мясо предварительно замариновал.

Лучинский что-то чувствовал, принюхивался.