Спектр

На улице было хорошо. На Москву опустился вечер – первый по-настоящему теплый летний вечер после долгой прохладной зимы. То, что сегодня был вечер пятницы, только добавляло ему приятности. Поток машин со стремящимися на дачи горожанами уже схлынул, стало тихо. Немногочисленные ребятишки, оставшиеся в городе на выходные, носились по тротуарам на самокатах, в скверике у метро настраивался маленький джаз-банд, и первые пенсионеры уже собирались на скамеечках, чтобы послушать музыку, посудачить и потанцевать. Старенькая девятиэтажка, в которой обитал дядя, стояла неподалеку, Мартин пошел к ней не по пешеходной дорожке, а напрямик, через запущенный старый садик. По пути он едва не спугнул влюбленную парочку, обнимавшуюся на скамейке, но вовремя услышал жаркий шепот и двинулся совсем тихо, придерживая пакет с бутылками перед собой, чтобы не гремел.

Пришел Мартин вовремя. Открыв дверь, дядя буркнул что-то, долженствующее служить приветствием, и бросился на кухню – вынимать утку из духовки. Мартин же привычно сунул ноги в безразмерные гостевые тапочки и прошел в гостиную. Жил дядя скромно, в малоразмерной двухкомнатной квартире, съезжать отсюда не собирался, заявляя, что в шестьдесят семь лет думать о кладбище еще рано, но о переезде – уже поздно. В спальне – а по совместительству кабинете – все стены были заставлены старыми-престарыми книжными полками, хранящими не менее древние книги, зато гостиная была меблирована современно, где-то даже модно, под «хай-тек», с обилием стоек из никелированных труб и небьющегося стекла, хитрой аппаратурой, воспроизводящей изображение и звук, с пижонскими французскими колонками «Водопад» – стеклянными, ценящимися знатоками за отсутствие призвука корпуса. Дожидаясь дядю, Мартин порылся в дисках, выбрал Бетховена в исполнении Эмиля Гилельса, после чего снял пиджак и устроился у стола поудобнее.

Дядя не заставил себя долго ждать. Уже через минуту он появился в гостиной со знаменитой уткой на противне – шипящей, благоухающей, обложенной крошечными голубцами, успевшими вволю пропитаться утиным жирком. При виде утки Мартин воспрял, бросился открывать бутылки, кляня себя за то, что не пришел пораньше – по-хорошему, вину бы стоило полчасика подышать, избавиться от запаха пробки и раскрыть аромат во всей красе. Но дядя вино похвалил и так, после чего они некоторое время отдавались гастрономическим удовольствиям, перебрасываясь репликами не то чтобы совсем пустячными, но интересными лишь близким людям – о родителях Мартина, уже второй месяц проводящих на солнечных пляжах Кубы, о непутевом младшем брате Мартина, который, едва окончив один институт, поступил в другой – ибо в профессии юриста успел разочароваться, зато к исконным их врагам журналистам проникся неизъяснимой симпатией. Поговорили и о дяде, о его больной печенке, которой, конечно же, не понравится нынешнее угощение, о возне с перерасчетом пенсии, не позволяющей дяде исполнить мечту детства и посетить Мадагаскар. За разговором Мартин с удовольствием отметил, что дядя бодрости духа не теряет, за собой следит и даже не поленился повязать к ужину галстук, что для холостяка приравнивается к подвигу. Потом дядя начал исподволь расспрашивать Мартина о его работе – очень осторожно и тонко, надеясь застать племянника врасплох и заставить проговориться. Но Мартин был начеку, отделывался общими фразами, «да» и «нет» не говорил, на белую лесть и черные намеки не покупался, так что дядя с досадой бросил расспросы и приналег на утку.

Тут за окнами раздался тихий гул, перекрывший, однако, Патетическую сонату, и низко-низко над домами прошло летающее блюдце, заходящее на посадку. Радостно загалдели дети, а у какой-то машины сработала сигнализация и с полминуты заливалась неприятными для уха трелями.

Пустячное это происшествие, однако, сразу же сменило тему разговора. Речь за столом теперь пошла о вещах серьезных, государственных, и дядя начал высказывать свою точку зрения о Чужих, Мартину давно известную, но все равно регулярно выслушиваемую.

Нельзя сказать, что Мартин этой темы чурался, но мнение имел все-таки свое, а спорить с дядей не хотел. Так что остаток вечера прошел скомканно, под дядин монолог, и, решившись наконец-то откланяться, племянник почувствовал некое облегчение. Хорошо еще, что была уважительная причина – завтра он отбывал «в командировку» и даже понятия не имел, сколько она продлится.

1

Дождь нагнал Мартина на вершине холма.

Тучи плыли так низко, что казалось – можно подпрыгнуть и зачерпнуть ладонью мокрой серой ваты. Первые капли дождя простучали по тропинке, выбивая фонтанчики пыли, на миг стихли – и дождь надвинулся сплошной стеной.

Тропинка вмиг превратилась в подобие желоба из аквапарка. Лужи запузырились грязью. Холодная вода плескала по ногам, тучи падали все ниже – и вот уже Мартин шел в дожде, в серой мгле, в сердце бушующей стихии. Стало совсем темно. Первые минуты непромокаемая ткань куртки справлялась, потом по коже поползла сырость. Штаны прилипли к ногам, под клапаны ботинок тоже натекало.