Спекулятивный реализм: введение

В обобщенном виде гипотеза спекулятивного реализма предполагает, что в основании этих проектов лежит единая схема, определяющая общий набор стратегий философствования и его ограничений. Эта схема запрещает прямое постижение внешней реальности, как оно практикуется в обыденном и естественнонаучном мышлении. Согласно ей, всякая попытка помыслить, познать, выразить нечто внешнее, не зависящее от сознания, наталкивается на перформативное противоречие: любое «в себе» самим актом его мышления преобразуется в «для нас», то есть «мы не можем помыслить или воспринять X вне [факта] мышления или восприятия этого X», а в пределе «X не может существовать, не будучи помысленным или воспринятым»[6]. Это «аргумент Перла», обсуждаемый Брассье. Мейясу выстраивает схожий и более сложный, признаваемый всеми спекулятивными реалистами концепт – «корреляционизм». В его основе лежит «идея, согласно которой мы можем иметь доступ только к корреляции между мышлением и бытием, но никогда к чему-то одному из них в отдельности»[7]. Мышление оказывается запертым в «корреляционном» круге и должно считаться с этим.

Круг окончательно оформился в результате концептуализации конечности человеческого познания (в том числе философского мышления) в критической философии Канта. Конечность – это специфическая конфигурация, которую не следует путать ни с простой ограниченностью, ни со смертностью. Она в первую очередь означала активный характер познания: «До сих пор считали, что всякие наши знания должны сообразоваться с предметами. <…> следовало бы попытаться выяснить, не разрешим ли мы задачи метафизики более успешно, если будем исходить из предположения, что предметы должны сообразоваться с нашим познанием»[8]. Познание, иными словами, представляет собой вовсе не пассивное запечатление или отражение вещей в сознании, а активное конструирование их репрезентаций. Однако это не чистая спонтанность вроде бесконечного мышления Бога, intuitus originarius, которое, будучи интеллектуальным созерцанием, создает свой предмет. Напротив, конечное мышление это intuitus derivativus\ созерцание, производное от сущего, существующего само по себе. Сотворить и представить – разные акты, и разница удерживается сохранением существующей независимо реальности, которая обнаруживается познанием. Испытывая ее воздействие, оно производит репрезентации, однако между репрезентациями и реальностью – непреодолимая пропасть. Конечное мышление, таким образом, располагается между чистой спонтанностью и чистой рецептивностью. Не обладая интеллектуальным созерцанием (интеллектуальной интуицией), оно не способно познать вещь в себе и в совпадении с ней достичь тождества субъекта и объекта, преодолев собственную конечность[9]. Реальность «в-себе» оказывается недоступна, сознанию остается иметь дело с созданными им репрезентациями. Так закладывается основа антиреалистической ориентации континентальной философии.

Вещи доступны нам только в той мере, в какой даны в представлениях опыта, синтезируемого познавательными структурами. Поэтому любое суждение о реальности что-то сообщает и об инстанции, в которой она дана – об опыте, а позднее – о языке, знаках, культуре, социальных структурах, дискурсе и т. д. Подобная инстанция корреляции одновременно дает человеку вещи и закрывает непосредственный к ним доступ, ведь в результате доступны только их репрезентации. Уже в фундаментальной онтологии Хайдеггера конечность была распространена на человеческое существование и захватила онтологию. Опять же, с опорой на критическую философию Канта: «бытие не есть реальный предикат, иными словами, оно не есть понятие о чем-то таком, что могло бы быть прибавлено к понятию вещи. Оно есть только полагание вещи или некоторых определений само по себе»[10].