Спендиаров

В Павловске они остановились у Меликенцовых. Александр Афанасьевич готовился к выступлению. Леся играл с утра до вечера в теннис. Оба были приглашены на 5-е в Озерки к Глазуновым, но 4-го Леся заболел «легкой инфлюэнцей», как определил заболевание вызванный Александром Афанасьевичем врач.

«Ввиду недомогания (Леси) придется Вам приехать одному обедать», — телеграфировала Александру Афанасьевичу Елена Павловна Глазунова.

Шестого июля на рассвете Спендиаров был вызван из Озерков в Павловск. На вокзале его встретил Александр Герасимович Меликенцов. «Он обнял Александра Афанасьевича и сказал ему: «Крепитесь, случилось ужасное несчастье[55], - рассказывала дочь Меликенцовых Варя. — Всю ночь Александр Афанасьевич ходил по комнате, заложив руки за спину. Иногда он подходил к дверям спальни и звал: «Тетенька (он так называл мою мать), тетенька, вы не спите?..»

Опять, как семнадцать лет назад, ему предстояло нанести удар кормящей матери. Предупрежденная доктором Чемберджи, на имя которого Александр Афанасьевич послал телеграмму, она выслушала рассказ мужа, растерянная от непомерного горя, в небрежно накинутом капоте, с распущенными, как у безумной, волосами.

В детской весело смеялся четырехлетний Тасенька, доводя до отчаяния Эльвину Ивановну — воспитательницу и преданного друга Леси. В глубине сада, всеми забытая, неподвижно сидела Наталья Карповна.

Как это уже было семнадцать лет назад, жизнь Спендиарова остановилась. Казалось, ничто не могло вывести его из оцепенения.

Девятнадцатого июля Германия объявила войну России. Приезжие, охваченные паникой, стали разъезжаться по домам.

После вступления в войну Турции в Судаке заговорили о неизбежности бомбардировки крымского побережья. Варвару Леонидовну, до сих пор равнодушную ко всему, охватило беспокойство за детей. Постаревшая, заплаканная, потерявшая красоту, грацию, светскость, она проявила возросшую во сто крат энергию, организуя выезд семьи в глубь Крыма.

Начались бесконечные переезды из одного крымского города в другой. Лишившись инструмента, одиночества и тишины, Александр Афанасьевич пытался занять себя делами, не требующими вдохновения.

Между тем известия об опустошениях, производимых войной, и о возрастающей армии беженцев приходили все чаще и чаще. Александр Афанасьевичрешил участвовать в общем горе творчески. К этому времени семейство Спендиаровых водворилось в Старом Крыму, в дряхлом домике Айвазовского. Декабрь выдался холодный. Радуясь непривычным зимним забавам, дети катались с гор на салазках — Александр Афанасьевич уединился в отведенной ему рабочей комнате. Несмотря на сильные сквозняки и прогнившие половицы, старокрымское устройство показалось ему райским. Раздобыв себе старенькое пианино и расположившись с рукописями на шаткое столе, он энергично взялся за работу.

5

«Алмаст»

На рождество детям принесли из старокрымского леса можжевельник, и они украсили его самодельными игрушками. Усевшись за дребезжащее пианино, Александр Афанасьевич сыграл марш Шуберта, и дети парами приблизились под марш к «елке». Ввиду траура танцев не было. Невольно вспомнилось празднование рождества в Ялте, «когда все было благополучно». Возбужденные, празднично одетые дети толпились тогда у запертых дверей гостиной, пока двери внезапно не раскрывались перед ними, чтобы впустить в «мавританскую комнату». Сверкая пламенем свечей и золотом украшений, стояла там высокая ель. После раздачи подарков начинался детский бал. Бабушка Наташа — миниатюрная старушка с голубыми глазами и белоснежной сединой под обшитой стеклярусом черной наколкой — играла польку «Папийон». Ее сменяли за роялем одиннадцатилетний сын покойной Вали — Коля Чемберджи — и Александр Афанасьевич. Он обычно играл вальсы из «Фауста» и «Раймонды».

После праздников стеснившееся в маленьком доме семейство возвратилось к трудовой жизни. В руках Варвары Леонидовны и девочек замелькали спицы. Они вязали напульсники, носки и жилеты — все это отсылалось на передовые позиции. — Александр Афанасьевич непрерывно писал. Окончив еще до рождества «Песнь армянского дружинника», он подготовил ее к изданию в пользу жертв войны. Затем, имея в виду ту же цель, он приступил к сочинению «Марша на казачьи темы». Композитор завершил его в Судаке, куда вместе с семьей вернулся в марте 1915 года.

В саду цвел миндаль. Розовые и белые миндалевые деревья спускались со склонов близлежащих холмов. Их аромат усиливался к вечеру, когда на блекнущем небе разгорались звезды. Гармонируя с вечерним пейзажем, из открытых окон кабинета доносились звуки «Татарской колыбельной». «Я ужасно счастлив, — писал композитор Жоржу Меликенцову, — что попал опять в свою рабочую комнату, откуда могу среди занятий созерцать любимую судакскую природу…»