Спендиаров

Встречал он уже упомянутых членов тифлисского Армянского музыкального общества, членов Петербургского и Московского землячеств… Они жили по четыре человека в одной комнате, и порой канцелярские столы заменяли им кровати. Мог ли Александр Афанасьевич пожаловаться на отсутствие жилища, подрывающее его силы? Когда комната была ему, наконец, предоставлена, он был далек от мысли, что свой ордер ему передал альтист Котляревский, знакомый ему с давних ялтинских времен.

Переезд осуществился еще до зимы. За нагруженной вещами скрипучей арбой рядом с композитором следовал Мартирос Сергеевич Сарьян. Был солнечный осенний день. В памяти художника запечатлелись медные чинары у голубого купола мечети и оранжевые тыквы на увешанных красным перцем плоских крышах Конда[81].

Старинные ворота усадьбы Мелик-Агамаловых, возле которых остановилась арба, своим сходством с воротами феодального замка вызвали у композитора ощущение далекого прошлого. Оно сделалось еще острее при виде безмолвного слуги, который проводил его к «госпоже», и самой «госпожи» с тяжелой золотой цепью на старческой шее. Но когда на пороге его будущей комнаты появилась юная невестка «госпожи», композитор снова вернулся к настоящему.

Обзаведясь с помощью молодой хозяйки необходимой ему мебелью, Спендиаров решил воспользоваться уединенностью усадьбы, чтобы спокойно заняться инструментовкой оперы. Но уединиться для творческой работы, когда кругом бурлила жизнь, оказалось совершенно невозможным. Все чаще поки-. дал он свое жилище и, опираясь на палочку, спускался в консерваторию. Наконец наступило время, когда композитор стал выходить из дому рано утром № возвращаться только поздно вечером, удивляя своим бесстрашием обитателей усадьбы.

Ученики

Начался период создания первого армянского симфонического оркестра.

«Выслушав предложение Александра Афанасьевича о создании оркестра из консерваторских сил, — пишет в своих воспоминаниях ныне покойный композитор Михаил Иванович Мирзаян, — ректор Адамян выразил сомнение в своевременности этого начинания, так как «студенты пока слабы» и «в консерватории нет духовиков». Но Александр Афанасьевич был настойчив. Он сказал: «Все это мы преодолеем».

Оркестр составился из пяти педагогов струнных классов[82] и наиболее способных учеников. Работа закипела. «До тех пор в консерватории было не шумно и не чувствовалось увлечения, — пишет Спиридон Меликян. — Слышались лишь монотонные звуки упражнений, которые играли на своих инструментах одиночки. Но приехал Спендиаров, вошел в один класс, другой, третий — и почувствовал, что в них зиждутся творческие силы и что пора их выявить д объединить. С тех пор консерватория превратилась в одно целое, и Александр Афанасьевич сделался душой ее».

Репетиции происходили утром и вечером. Чтобы не подниматься дважды на Конд, Александр Афанасьевич отдыхал днем у знакомых, чаще всего у проживавших вместе композиторов Спиридона Меликяна и Михаила Мирзаяна. Освежив силы в коротком сне, он снова шел в консерваторию. По дороге ему встречались группы студентов. Он приветствовал их: «Мое почтение!» — и высоко поднимал шляпу над головой. «Это было в Рабисе, — рассказывал композитор Сергей Шатирян, в то время худенький юноша с живыми черными глазами. — При мне туда пришел отметиться небольшой светлый человек с приветливыми серыми глазами. К нему обратились: «Как вас записать?» Он ответил так просто, точно называл рядовую фамилию: «Спендиаров, композитор». Я не поверил своим ушам! В моем представлении Спендиаров был высокий, черный, важный и хмурый, каким я привык видеть наших знаменитостей. Я подумал, что это не тот Спендиаров, о котором я столько слышал, и даже спросил его: «Крымские эскизы» — это ваша вещь?»

Нынешний дирижер Театра оперы и балета имени Спендиарова Рубен Степанян, в то время студент консерватории, впервые встретился с композитором на экзамене. «Александр Афанасьевич сидел вместе с другими педагогами за столом и задавал иногда экзаменующимся различные технические вопросы, — пишет он в своих воспоминаниях. — Узнав, что я скрипач, Александр Афанасьевич стал задавать мне вопросы, касающиеся скрипки, и неожиданно спросил: «От какого слова происходит название «соната» и что вы вообще можете рассказать о ней?» К моему стыду, я имел смутное понятие о музыкальной форме и не знал, как ответить. Вдруг я заметил, что на лице его появилась добродушная улыбка, и он начал задавать мне наводящие вопросы, приговаривая: «Голубчик, ведь это так просто! Ну подумайте хорошенько, ведь это так легко!» Я заметил, что он уже сожалел о том, что задал мне столь «сложный» вопрос. По окончании экзамена Александр Афанасьевич вышел из класса и, увидев меня, подошел ко мне и ласково сказал: «Не горюйте! Мои вопросы не в счет, я ведь только в качестве гостя у вас…»