Сперанский

14 июня: «Не слушай рассказов о сибирской природе. Сибирь есть просто Сибирь… Доселе, по крайней мере, я ничего не видал ни в природе величественного, ни в людях отличного… Глаз мой пристрастен ко всякой красоте природы, ко всякому явлению изящному и величавому. О людях тоже сказать можно. Доселе я еще не мог составить никакого понятия, которое представляло бы мне Сибиряка.Те же пороки; те же глупости; то же терпение в бедных и своекорыстие в богатых… Мы живем здесь весьма уединенно. Общества совсем нет, и я весьма рад сему образу жизни. Тем скорее и лучше могу я окончить дела мне порученные».

8 этих первых своих сибирских письмах Сперанский не обошелся без сетований на неудобства, но это были, как правило, пока еще неудобства исключительно частной жизни, обыкновенные для человека, оказавшегося в непривычной для себя обстановке. По мере вглядывания в окружающее и после первых опытов практической деятельности его настроение мрачнело.

25 июня 1819 года Михайло Михайлович писал дочери Елизавете: «Воображение наше ищет в Сибири чего-то чудного, отличительного и ничего не находит. Как жаль, что скучная, единообразная действительность везде уничтожает парения романтические».

В Тобольске генерал-губернатор Сперанский не обнаружил (или не захотел обнаружить) больших злоупотреблений со стороны губернских властей. «Здесь нашел я жалобы и злоупотребления почти обыкновенные и всем губерниям общие, — сообщал он А. А. Столыпину. — Губернатор (Ф. А. Брин. — В. Т.) —человек старый, слабый, но добродушный и благовоспитанный, враг Пестелю, хотя и зять ему, и хотя им сюда определен, но враг непримиримый по домашним сплетням и образу мыслей. Обозрев, заметив, исправив, что было можно, и сделав несколько примеров строгости над земскими начальниками, особливо же доправив с них взятки и возвратив каждому свое, я учредил здесь из оппозиции надзор и отправился в Томск».

5 июля Сперанский был в Томске. Здесь должность губернатора занимал его сокурсник по Александро-Невской семинарии Дамиан Васильевич Илличевский. Губернатором он стал по протекции государственного секретаря Сперанского в 1812 году. Но к тому времени, когда Илличевского отправили в Сибирь, Михайло Михайлович был уже в ссылке в Перми. Узнав, что через город будет проезжать новый томский губернатор, опальный сановник вышел на дорогу, чтобы встретиться со своим сокурсником. Но Илличевский, увидев ссыльного Сперанского, приказал кучеру не останавливаться и проехал в карете мимо него.

Михайло Михайлович, наверное, простил бы эту подлость своего однокурсника, если бы, заняв должность, Илличевский не воровал, не брал взяток.

10 июля Сперанский писал из Томска дочери: «Физические труды ничто в сравнении с нравственными огорчениями и беспокойствами. Вид здешних неустройств и железного управления возмущает душу».

Две недели спустя оттуда же — А. А. Столыпину: «Что сказать вам о делах здешних? Чем далее спускаюсь я на дно Сибири, тем более нахожу зла, и зла почти нетерпимого. Измучен жалобами, доносами, ябедою, едва нахожу я столько терпения, чтоб окончить дело, мне порученное. Слухи ничего не увеличивали, и дела хуже еще слухов. Есть способы к исправлению, но они предполагают совсем другой образ управления, совсем другой и полный набор чиновников».

С приездом в Томск Сперанский впервые соприкоснулся с безобразиями сибирского управления в их подлинном масштабе. При ревизии томской губернской администрации он не нашел ни одного чиновника, не берущего взяток. Ему пришлось даже вывести дела по взяткам из разряда уголовных и отнести их к гражданским делам, распорядившись закрывать их в тех случаях, когда взяточники возвращали деньги, полученные в качестве взятки.