Сперанский 4. Коалиция

Казалось бы, вот он, успех. Есть время, чтобы наладить переправу хотя бы батальона, а лучше полка егерей. Они занимают свои позиции во всех возможных кустах и оврагах. И уже с опорой на стрелков более вольготно могли бы действовать и калмыки. Но подобных действий не последовало.

Что там себе думал Беннегсен, я так и не понял, но калмыки держали оборону почти пять часов, пока французам не удалось сконцентрировать достаточные силы и начать методичное, словно по учебнику, выдавливание иррегулярной конницы. В какой-то момент Нурали дал приказ всем уходить на другой берег. В итоге: сто шестьдесят два человека безвозвратными потерями, три десятка раненых.

Небольшое количество раненых объясняется тем, что при ранении крайне сложно было преодолеть и без того проблемную реку. Те раненые воины, которые пытались добраться до берега, как правило, гибли в речной путине.

— Я вызову его на дуэль, — сказал я, сжимая зубы до скрежета.

— Э, не, голубчик, ты сего не сделаешь, — жестко, в непривычной для себя манере отвечал фельдмаршал Суворов.

— Ваше высокопревосходительство, — повышая голос, обратился я. — Как же так? Они пришли и доверились мне! Я потерял только двенадцать безвозвратными потерями в пяти боях. А тут…

Усидеть на стуле не получалось и я резко встал. Суворов наблюдал за мной и не совершал никаких резких действий. Он привык к тому, что перед ним покорность проявляют все, и для этого Александру Васильевичу нет необходимости ни кричать, ни топать ногами, а лишь посмотреть. Вот так, вот именно таким взглядом.

Мне перехотелось показывать строптивость и стала отступать стадия гнева, прокладывая путь стадии принятия.

— Ваше сиятельство, — потухшим голосом обратился я. — Но вы же понимаете, что это преступление?

Суворов молчал. Наверное, он не мог признать по каким-то причинам, что Беннегсен совершил преступное действие. Я, конечно, не могу всего знать, всех политических раскладов в армии. При этом я понимаю, что эти расклады существуют. Различные лобби, влияния, родство, кто на ком женился, кто с кем якшается. Но ранее я все же думал, что Суворов стоит выше всего этого.

А, может, здесь еще имеет место быть элементарное землячество. «Что ж вы, Александр Васильевич, так печетесь за калмыков. Все едино посылать нужно воинов. Не калмыки бы погибли, так русские богатыри», — могли бы предъявить Суворову. А, может, и не могли бы. Я до конца так и не понял, абсолютное ли подчинение в армии фельдмаршала.

— Я наказал Леонтия Леонтьевича Беннегсена, — видно, что без желания говорил Суворов. — Я более от тебя, Михаил Михайлович не должен слышать ни единого упрека в его сторону. Обсуждать действие иных генералов буду лишь в их присутствии. Ты переходишь в мое личное подчинение.

Каждая фраза припечатывала к стене, словно мощный поток воды, извергаемый из бранцбойта. Умеет веселый старичок быть жестким аксакалом.

Здесь бы, конечно, можно было бы извиниться, покаяться, что бес попутал, голос повысил, но я не стал ничего из этого делать. Пришло понимание, что простить глупость или преступную небрежность, учиненную Беннегсеном, я не смогу. Мстить сейчас не стану, даже постараюсь избежать встречи, чтобы не вспылить, но он мой враг. Помнится, что первый человек, удостоенный чести быть моим врагом в этом мире, сейчас гадит под себя, не вставая с постели. Это я про Платошку Зубова. Посмотрим, что сделать в этим.

— Кто в моем подчинении, ваше высокопревосходительство? — спросил я.

Сам понял, что не получилось скрыть некоторую обиду, и она прозвучала в моем голосе и тоне.

— Все, Миша, не ершись. Нешто колючий, аки ёж, — сказал обычным для себя тоном весельчака Суворов.

— К моим егерям и стрелкам нужно добавить пехотный полк. Вернуть калмыков, довести число казаков до трех полков. Вернуть артиллеристов. А то пушки у меня не забрали, уже пятьдесят штук имеется, ядер и картечи хватает, пороха тоже, а вот кем стрелять, людей нет. Еще гранаты нужны…

— Да, хватит уже, — улыбаясь остановил меня Суворов. — Эко замахнулся. Может, и вовсе сам и француза побьешь, и Мантую возьмешь?

Я промолчал. Сумел не ляпнуть, что надо, так и возьму. Мои победы, наверное, несколько вскружили мне голову. А, может, все же я не так уж и не прав? Вон, Беннегсен подражает мне, наверное, не случайно. Опять о нем вспомнил. А я еще при первом общении чуть не увидел в этом генерале порядочность. Нельзя же так заблуждаться в людях. Один из непосредственных убийц императора, даже, если он, этот монарх, полный дебил, все равно убийца и скотина.

— Могу спросить у вашего высокопревосходительства, как обстоят дела с разведкой? — задал я вопрос.

— Вы в этом можете помочь? — вопросом на вопрос ответил фельдмаршал.

— Думаю, да, — без тени сомнения сказал я.

Суворов подвинулся ко мне чуть ближе на своем стуле, сделав это как-то беспардонно. Суворов совершил вульгарное действие: взявшись двумя руками за стул, сидя на нем, так подпрыгнул, что преодолел почти метр. За подобное в обществе сказали бы бескомпромиссное «фи». Мне было плевать. И не такой гоп-стоп видали.